Логвин встал, механически одернул спецовку:
— Больно ты поцелил, Борис Никифорович, — начал он, — в самое больное. Да только я железобетонный, меня не пошатнуть, с места не сдвинуть. И от дела моего оторвешь разве что со шкурой. Оправдываться не стану. Да еще перед кем — перед тобой! Сказал ты — отец за сына не в ответе. Ох, как в ответе! Ох, как в ответе! Перво-наперво себе в ответе.
На секунду-другую он умолк, а затем говорил скорее сам с собой, нежели с Котко или другими.
— Хотелось, чтобы он человеком стал. Слов нет, как хотелось! Когда еще дитем за руку водил, в школу первый раз повели… Да что об этом, если не вернешь! Я о другом — о ребятах, раз ты про них заговорил. Правда твоя — хорошие ребята, а надо же — подходит ко мне сегодня парень из нашей бригады. «Не заводитесь, — говорит, — дядя Коля. Оно вам нужно. Пропади он пропадом, раствор этот…» И парень, кажется, как парень, верю — добра мне пожелал, а вот повернулся же язык…
Володя сидел, потупив голову.
— Послушай я его, — продолжал Логвин, — сделай, как он по добру советовал, пойди против совести — один раз всего, ну чего там! Один разок… Так ведь завтра непременно в чем-то другом покривишь, а там — еще и еще. И каждый раз оправдание себе найдешь. Что-что, а его всегда найти легко — оправдание. Только жить так тошно, ребята. И вы это знать должны, да знаете вы, сами знаете… — обернулся он к своей бригаде и другим, слушавшим его парням и девушкам. — Мне уже немного осталось, а вам — знать, у вас вся жизнь впереди…
Возле больницы остановилась зеленая «Волга». Из нее вышли трое.
— Управляющий трестом приехал! — приподнялся сидящий у окна инженер из управления.
По лестнице быстро шагал Засекин, вошел в комнату. За ним — остальные.
— Здравствуйте, товарищи. Давайте знакомиться…
И вдруг увидел Логвина:
— Дядя Коля! Вот так встреча! А я хотел к вам сегодня вечером… Завертелся в начальниках, не мог раньше.
Пройдя в самую гущу, он крепко обнял старика.
— Простите, товарищи. А что у вас здесь? Ведь обеденный перерыв… Может, я помешал?
Сегодня стены были оштукатурены и огрунтованы, а «черный» пол покрыт паркетом. За столами, сколоченными из досок, на таких же наскоро сбитых скамьях и неизвестно откуда взятых стульях сидели по-праздничному одетые мужчины и женщины, парни, девушки, отдельно — человек пять-шесть стариков. Среди закусок и разного назначения бутылок стояли цветы.
Когда умолкли хлопки, встал Засекин.
— А теперь, друзья, и я хочу сказать несколько слов, — и обернулся к сидящему рядом с ним Логвину.
Логвин поднял голову, потянулся из-за стола. Галстук на сорочке был завязан неумелой мужской рукой. Когда-то ладно сидевший, добротного товара костюм висел сейчас мешковато, казался надетым с чужого плеча.
— Да вы садитесь… — сказал Засекин и наклонился к сидящему по другую сторону от Логвина молодому лейтенанту. — А ты, Виктор, гляди, пожалуйста, за дедом. Так он весь вечер простоит.
Логвин уселся на место, положил на скатерть свои тяжелые, скрюченные трудом и подагрой руки. Но, взглянув на них и, видимо, застеснявшись, опустил вниз.
— Дорогой дядя Коля, товарищи, — начал Засекин, приметив это последнее, — с тех пор, как человек вышел из пещеры, он стал строить себе жилище. Себе, а потом и другим. Не хочу хвалиться, скажу лишь, что очень мы нужны людям. Как и те, кто пашет землю, убирает хлеб, кормит человечество или одевает его. И хотя поругивают нас новоселы, чего греха таить — поделом поругивают, не знаю, что бы они делали без нас. Правда, — усмехнулся он, — не знаю, что бы мы делали без них… Прошлым летом был я в Бельгии, в командировке. Есть там город Антверпен, а в городе, у порта, старый собор, а возле него — памятник строителям: кто на плечах, кто на спине, несут они плиты, укладывают одну на другую. Верю я, что и у нас когда-нибудь поставят такой памятник. А пока что мы ставим их своими руками. Здесь… — показал он на стройку за окном, — там, всюду! И не надо прятать руки, дядя Коля. Многих, многих из нас, — оглядел он сидящих за столами, — и на свете не было, а ваши руки, тогда молодые и красивые, закладывали бут в землю, лицевали цоколь, выводили стены…
С порога донесся голос:
— Папочка!
К Логвину шла Люда, за ней — Бабенчиков.
— Опоздала, папочка… Только на Львовской такси поймали.
И вдруг увидела Виктора:
— Сынок? И ты здесь! Домой не заехал…
— Не успел, мама, — поднялся Виктор. — Вылетели точно по графику, а над Байкалом гроза. Пришлось просидеть в Иркутске. С аэродрома — прямо к дедушке и вот сюда.
Обцеловав старика, она повисла на сыне.