Из-за стола поднялся Засекин:
— Ну, здравствуй, Люда.
Она оглядела его с ног до головы.
— Вижу, не узнаешь.
— Григорий Лукич?
— Он самый.
— Боже мой, Гриша! Сколько лет…
— А со мной не надо?
— Ну, как же!
Они поцеловались.
— Глеб, иди сюда! — позвала она Бабенчикова.
Дирижер последний раз махнул палочкой, и оркестр умолк. Разошлись танцующие пары.
К оркестру приблизился Засекин, что-то сказал дирижеру. Тот кивнул, сделал знак музыкантам, и в зале зазвучала давно забытая мелодия «Кирпичики».
— Ну как, — говорил Засекин, возвращаясь к Люде. — Ей-богу, здорово! На манер вальса. Целую неделю разучивали.
— Не понимаю, Гриша, зачем ты затеял этот оркестр. Лучше было бы магнитофон с усилителем, — сказала Люда, поправляя свой пышный, соломенного цвета перманент и чернобурку на плече. — И проще, и современнее.
— Людочка, — засмеялся Засекин, — ведь магнитофон ничего не чувствует, не понимает! Машина — и все.
— Зато на этой машине что хочешь сыграть можно. И разучивать не надо.
— А наши ребята что хочешь сыграют. И Листа, и Прокофьева. Говорят, на смотре второе место заняли.
Отвечая Люде, он все время искал глазами Логвина.
— Второе, третье… Ты лучше о себе. Что же дальше?
— Где не носило меня после академии! — продолжал Засекин. — Мурманск, Улан-Удэ, даже Кушка, все не перечтешь. Да этот магнитофон, — щелкнул он по груди слева, — стал сдавать. Пришлось на гражданку. Пятый год в цивильных.
Стоя у стены, Логвин смотрел на танцующих.
— Что ты все оглядываешься? — спросила Люда.
— Не обращай внимания. Так вот, наездился по миру и потянуло в родные пенаты.
— Семья есть?
Засекин кивнул.
— Дети?
— Трое, как у тебя. Дадут площадь — привезу.
— Выходит, сапожник без сапог?
— Мне и в лаптях не привыкать. Ну, а ты?
— Живу культурно, — сказала Люда, — муж у меня хороший.
— Это я сам вижу.
— Глеб, — позвала Люда, — иди же! Чего ты прячешься?
И, обращаясь к Засекину:
— Прошлым летом кооператив построили: три комнаты изолированные. Стоим в очереди на «Волгу». В торге меня уважают, каждый квартал премия.
— Что ж, я рад за тебя, — сказал Засекин.
Но в глубине души он чувствовал, что развеялась с годами, канула куда-то их былая, юношеская дружба.
Подошел Бабенчиков:
— Не хотел вам мешать.
— Гриша! Глеб! Посмотрите… — вдруг вскрикнула Люда.
Они повернули головы: к Логвину подошла совсем юная девушка и пригласила на танец. Он по-стариковски поклонился, взял ее за руку и, дождавшись очередного такта, увел на середину зала.
Засекин, Люда, Бабенчиков и другие не сводили глаз с этой необычной пары.
Еще играл оркестр в зале. К Засекину подошел Логвин.
— Домой пора, Гриша.
— Устали, дядя Коля?
— Есть малость.
— Я вас машиной отвезу.
Приблизились Виктор, Люда с Бабенчиковым, старуха-соседка.
— Не надо, Гриша. Лучше я сам… Ночь, видишь, какая. Я сам дойду.
Засекин кивнул.
— А вы? — спросил Логвин Люду.
— И нам время, папочка.
Засекин что-то говорил Виктору. Тот взглянул на деда:
— Не волнуйтесь, дядя Гриша.
— Ну, а вас — машиной… — сказал Засекин Люде и Бабенчикову. — И вас, Полина Антоновна, — обернулся он к соседке.
Логвин шел безлюдной улицей города. Где-то в окнах еще горел свет.
Он остановился перед высоким зданием на площади. Смерил его снизу доверху. И вместо этих темных и светящихся окон увидел рештовку, а на ней — себя молодым, укладывающим кирпич в стены, оконные проемы без рам и стекол, выступающие из кладки. Услышал привычный шум стройки, людские голоса… Он стоял и смотрел на все это.
Следом за ним, на расстоянии, двигался Виктор.
Он шел другой улицей. И тут было тихо, безлюдно. Остановился перед другим домом, где тоже жили люди, и снова увидел себя, услышал то, что было здесь много лет тому назад, — на голом пустыре закладывали фундамент, подкатывали бут к котловану, на грабарках вывозили землю, перемешивали раствор.
Еще одна улица, еще дом. И еще, и еще…
Светало.
Но вот Логвин остановился у здания напротив парка, и, как прежде, перед ним выросли леса вдоль стен. Вместе с ним десятки рук укладывали в ряд, сверяли по шнуру кирпичи. Козоносы несли кирпич на этажи. Люди поднимались на леса, опускались на землю.
Он пересек улицу и очутился в парке. Вот и скамья под вязом, где сидела когда-то Варя, где впервые они повстречали Степана. Другая скамья… Та давным-давно пошла на слом. Но вяз был тот же, только разросшийся, со свисающими ветвями.