Вопрос заключается в том, как понимать время и исторические условия. Можно их понимать в закономерном развитии, в проистекании одних условий из других и соответственно смещений литературных акцентов. Бердинских делит развитие российской поэзии на три основных периода, не касаясь глубокой старины, считая при этом, что основная масса населения не приспособлена к восприятию поэтического слова. По этому поводу он высказывает следующее соображение: «…поэзия недоступна для основной части общества – как для неграмотной России XIX века, так и для спешно обученной в школах-ликбезах страны века минувшего, не говоря уже об «осчастливленном» почти всеобщим высшим образованием современном отечественном социуме.
Внутренний слух большинства наших сограждан (как, впрочем, и всех соседей по планете) невосприимчив к поэтической речи и музыке высших сфер. Так было во все времена: короткого торжества поэзии (в десятилетия её «золотого» и «серебряного» веков) и многолетнего её упадка; сталинской «модернизации»; брежневского тотального и показушного «библиофильства»; краха советской «империи»; полного выпадения литературы из общественной и культурной жизни в ельцинско-путинский «переходный период»…
Иными словами, по Бердинских выходит, что весь советский период и до сегодняшнего дня является периодом упадка в поэзии. Для убедительности он приводит Строки А. Ахматовой, написанные ею в 1959 году:
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала!
Как в негашёной извести горю
Под сводами зловонного развала!
И добавляет: «В России 1917-1930-х годов были физически истреблены два-три поколения квалифицированных читателей – уничтожены просто по причине своего «непролетарского» происхождения…
Важен и момент ураганного оглупления, примитивизации литературы и поэзии страны – под мощным нажимом и контролем власти в эпоху советской «культурной революции». Приход многомиллионного низко квалифицированного читателя в 1920 – 1950-е годы стал, с одной стороны, победой массовой грамотности, а с другой – снижением всех и всяческих качественных планок. Малограмотный талант, воспевающий государство и его победы, засорял мозги не менее, чем писаревские теории 1860-х годов, отвергавшую высокую поэзию в принципе».
Вот главная идея, которая проводится автором этого опуса через обе книги о поэзии. Он боится социализма, как огня, и высказывается дальше ещё определённее: «Ограничения в свободе творчества были настолько серьёзны, что отечественная поэзия, помещённая под домашний арест советской идеологии, не могла развиваться естественно и плодотворно».
Но позволю спросить, кто заставлял великого советского поэта Сергея Есенина писать стихи «Русь уходящая» с такими строками:
Мы многое еще не сознаем,
Питомцы ленинской победы,
И песни новые
По-старому поем,
Как нас учили бабушки и деды.
Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Кто заставлял певца русской природы писать о Ленине сокровенные строки в поэме Гуляй-поле:
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс…
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей.