Чтобы спрямить дорогу, чтобы не петлять заячьим следом по давно уже пройденному, чтобы не останавливаться в благодушном созерцании немногого содеянного, чтобы никогда не возвращаться к зловещим нелепостям прошлого, надо помнить, твердо помнить о перпендикулярном мире.
Прямую, на которую опускают перпендикуляр, в геометрии называют основанием. Если нелепый, лицемерный, античеловечный мир пупыкиных — перпендикуляр, то наш и есть основание. Хорошее слово, хорошее понятие… Вековой опыт учит: ирония губительна для всего ненастоящего, противного человеческому естеству. Но ироническая встряска никогда не повредит основанию, не разрушит устоев основного мира, в котором мы так хотим жить, а, напротив, укрепит его, подобно тому как вибрация упрочняет бетон.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Места, которых нет
Кир Булычев
Любимый ученик факира
События, впоследствии смутившие мирную жизнь города Великий Гусляр, начались, как и положено, буднично.
Автобус, шедший в Великий Гусляр от станции Лысый Бор, находился в пути уже полтора часа. Он миновал богатое рыбой озеро Копенгаген, проехал дом отдыха лесных работников, пронесся мимо небольшого потухшего вулкана. Вот-вот должен был открыться за поворотом характерный силуэт старинного города, как автобус затормозил, съехал к обочине и замер, чуть накренившись, под сенью могучих сосен и елей.
В автобусе люди просыпались, тревожились, будили утреннюю прохладу удивленными голосами:
— Что случилось? — спрашивали они друг у друга и у шофера. — Почему встали? Может, поломка? Неужели авария?
Дремавший у окна молодой человек приятной наружности с небольшими черными усиками над полной верхней губой также раскрыл глаза и несколько удивился, увидев, что еловая лапа залезла в открытое окно автобуса и практически уперлась ему в лицо.
— Вылезай! — донесся до молодого человека скучный голос водителя. — Загорать будем. Говорил же я им, куда мне на линию без домкрата? Обязательно прокол будет. А мне механик свое: не будет сегодня прокола, а у домкрата все равно резьба сошла!..
Молодой человек представил себе домкрат с намертво стертой резьбой и поморщился: у него было сильно развито воображение. Он поднялся и вышел из автобуса.
Шофер, окруженный пассажирами, стоял на земле и рассматривал заднее колесо, словно картину Рембрандта. Мирно шумел лес. Покачивали гордыми вершинами деревья. Дорога была пустынна. Лето уже вступило в свои права. В кювете цвели одуванчики, и кареглазая девушка в костюме джерси и голубом платочке, присев на пенечке, уже плела венок из желтых цветов.
— Или ждать, или в город идти, — сказал шофер.
— Может мимо кто проедет? — выразил надежду невысокий плотный белобрысый мужчина с редкими блестящими волосами, еле закрывающими лысину. — Если проедет, мы из города помощь пришлем.
Говорил он авторитетно, но с некоторой поспешностью в голосе, что свидетельствовало о мягкости и суетливости характера. Его лицо показалось молодому человеку знакомым, да и сам мужчина, закончив беседу с шофером, обернулся к нему и спросил прямо:
— Вот я к вам присматриваюсь с самой станции, а не могу определить. Вы в Гусляр едете?
— Разумеется, — ответил молодой человек. — А разве эта дорога еще куда-нибудь ведет?
— Нет, далее она не ведет, если не считать проселочных путей к соседним деревням, — ответил плотный блондин.
— Значит, я еду в Гусляр, — сказал молодой человек, большой сторонник формальной логики в речи и поступках.
— И надолго?
— В отпуск, — сказал молодой человек. — Мне ваше лицо также знакомо.
— А на какой улице в Великом Гусляре вы собираетесь остановиться?
— На своей, — сказал молодой человек, показав в улыбке ровные белые зубы, которые особенно ярко выделялись на смуглом, загорелом и несколько изможденном лице.
— А точнее?
— На Пушкинской.
— Вот видите, — обрадовался плотный мужчина и наклонил голову так, что луч солнца отразился от его лысинки, попал зайчиком в глаз девушки, создававшей венок из одуванчиков, и девушка зажмурилась. — А я что говорил?
И в нем была радость, как у следователя, получившего при допросе упрямого свидетеля очень важные показания.
— А в каком доме вы остановитесь?
— В нашем, — сказал молодой человек, отходя к группе людей, изучавших сплюснутую шину.
— В шестнадцатом? — спросил плотный блондин.
— В шестнадцатом.