— Чего в этом плохого?
— Ну, как знаешь, — согласился Савич уныло. — Только учти — у меня бюллетень. Все по закону. А за Ванду я не обижаюсь.
— А что с Вандой? — спросил Удалов.
— С Вандой? И ты спрашиваешь?
Лицо у Савича было трагическое, вот-вот заплачет.
— Ну, привет ей передавай, — сказал Удалов. Пора прощаться, пока не наговорил чего лишнего.
— Ей? Привет? От тебя?
Савич повернулся и зашагал прочь, волоча за собой два веника, как ненужный букет.
Надо срочно поговорить с самим собой, решил Удалов. Без этого тайны только накапливаются.
И он повернул направо. В сторону Пушкинской улицы.
Прошел под плакатом, натянутым над улицей: «Хозяйство должно быть хозяйственным!» Прочитал, перечитал, не понял. Посмотрел туда, где должен был стоять кооператив «Пышка». На месте знакомой вывески была другая: «Прокат флагов и лозунгов».
Среди прохожих на улице попадались знакомые, с ними Удалов по инерции раскланивался. Люди кивали в ответ, но кое-кто прятал глаза и спешил мимо с опущенной головой.
Тут должен быть гастроном, сказал себе Удалов. Зайду, куплю своему двойнику что-нибудь. Неудобно в гости сваливаться без подарка. Икорки возьму, шампанского — впрочем, неизвестно, что здесь есть, чего нет. Возьму, что есть.
Витрина гастронома обрадовала Удалова. Наконец-то все вернулось на свои места. Она почти такая же, как в родном Гусляре. Грудой лежит посреди витрины бычья туша, но бокам поленницами разные колбасы, за колбасами разделанная осетрина и лососина. Лососина больше всего обрадовала Удалова, потому что такой розовой и крупной он давно не видел.
Удалов вошел в магазин и удивился его пустынности. Смотри-ка, сказал он себе: свято здесь соблюдают рабочее время. Даже домашние хозяйки в рабочее время по магазинам не ходят. А может быть, здесь создана всеобщая система доставки товаров на дом?
Он подошел к рыбному отделу, но не обнаружил на прилавке ни лососины, ни осетрины. Даже шпротов не было.
— Девушка! — позвал Удалов продавщицу, что вязала в углу.
— Чего? — спросила она, поднимая голову.
Господи! — понял Удалов, это же Ванда Казимировна, жена Савича, директор универмага.
— Вандочка! — воскликнул Удалов в большой радости. — Ты что здесь делаешь?
— Корнелий?
Ванда отложила вязание. И замолчала, глядя враждебными глазами. Она выглядела лет на десять старше, глаза тусклые.
Удалов осознал: беда. Каждый торговый работник живет под угрозой ревизии. У нас в Гусляре милиции и общественности пришлось потрудиться, прежде чем всех торговых жуликов перевоспитали. Но Ванда! Ванда всегда честной была! Ее универмаг первое место в области занял! И хор продавщиц в Москву выезжал!
Здешняя Ванда была совсем другой. Может, согрешила? Человек слаб…
— Чего вам надо, Корнелий Иванович? — спросила Ванда.
— Я там на витрине лососину видел, — сказал Удалов. — Ты мне не свешаешь граммов триста?
— Что? — тихо переспросила Ванда. Так, словно Удалов сказал неприличное слово, к которому она не была приучена.
— Граммов триста, не больше.
— Может, ты еще осетрины захотел, провокатор? — спросила Ванда угрожающе.
— Кончилась, да? — сказал Удалов миролюбиво. — Если кончилась, я понимаю. Мне и с витрины сгодится.
— Слушай, а пошел ты… — И тут Ванда произнесла такую фразу, что не только сама знать ее не могла, но и Удалов лишь подозревал, что люди умеют так выражаться. — Мне терять нечего! Так что можешь принимать меры, жаловаться, уничтожать… Не запугаешь!
— Ванда, Вандочка, но я-то при чем? — лепетал Удалов. — Я шел, вижу — продукты на витрине…
— Какие продукты? Картонные они, из папье-маше, на случай иностранной делегации или областной комиссии…
Тут Ванда зарыдала и убежала в подсобку.
Вокруг было тихо. И вдруг до Удалова дошло, что немногочисленные посетители магазина, стоявшие в очереди в бакалейный отдел за кофейным напитком «Овсяный крепкий», обернулись в его сторону. Смотрели на него и продавцы. И все молчали.
«Ой, неладно, — подумал Удалов. — Пожалуй, хватит гулять по городу». И поспешил домой.
Правда, ушел он недалеко. Дорогу ему преградила длинная колонна школьников. Они шли по двое, в ногу, впереди учительница, сзади учительница. Школьники несли флажки и маленькие лопатки.
Учительница подняла руку. Дети приоткрыли ротики.
— Безродному Чебурашке! — закричала она.
— Позор, позор, позор! — с радостью закричали дети.
— Тунеядца Карлссона! — закричала вторая учительница, что шла сзади.
— Долой, долой, долой! — вопили дети.