— Значит, как в Америке, — каждому нужно будет с кольтом ходить.
— Тебе легко так говорить, ты пришел и ушел. Нам здесь жить.
— Они, наверное, страшные?
— Никто из наших ни разу ни одного смертяка еще не видел… Ты из них — первый.
Я поперхнулся куском сала, а Олег Петрович довольно рассмеялся:
— Ими детей уже пугают… Тебе скоро ехать. Если, конечно, не хочешь поплотничать у нас, нам плотники нужны. Сейчас машина у калитки притормозит, — она в пионерский лагерь, за вещами. Доберешься на ней до лагеря, это километров сорок-пятьдесят, а там поблизости областное шоссе, тебе скажут. Оно как раз до Волги идет. Это шестьсот километров. За Волгой — Москва… Сам знаешь где, если на карту смотрел.
— Спасибо, — сказал я. — Спасибо большое.
— Если живым до этой Волги доберешься… Про Волгу эту вообще много слухов ходит, — как про смертяков. Говорят, линия фронта там. На одном берегу наши — на другом чужие. Или наоборот, на другом — наши, а чужие на одном. Я там не был… Но коли охота, — то пуще неволи.
— Спасибо, — сказал я. — Спасибо большое.
— Что ты заладил: спасибо да спасибо, — может, последний раз тебя вижу. Или, не приведи господи, хребет тебе придется перешибать, — чтобы ты обездвижился.
5.Мне не нравится этот мир.
Несмотря на то, что я сыт, напоен, в животе у меня приятно урчит, — а сам сижу вольготно в кабине «Бычка» и курю.
Водитель, парень моих лет, бросает в мою сторону любопытные взгляды, но свое дело знает, — мы аккуратно съезжем за деревней на деревянный скрипящий мостик, чтобы перебраться на другую сторону обычной обмелевшей летом речки.
— Коноплянка, — говорит мне водитель. — Ты из гранатомета стрелял?
— Нет, — отвечаю я.
— Я, когда служил на срочной, стрелял… Нам дали как-то по одному разу. Тогда еще войны не было.
Мне не нравится этот мир, потому что я не чувствую в нем никакой дороги домой. А чувствую пустую жестянку, которая трясется вместе с машиной внутри меня, — в которой что-то есть, но совсем немного: кусочек меня самого и спокойный взгляд человека, которого зовут Олег Петрович Корнеев… Больше там ничего.
За мостом пасется стадо. Штук сто коров разбрелось по большому лугу. Я слышу сквозь гул мотора, как жужжат над ними надоедливые мухи.
Дорога, — две колесные колеи, между которыми растет пожухлая трава.
— У меня — обрез, — говорит парень, — в одном стволе жекан на медведя, в другом, — картечь. Сам в сарае катал, на патрон штук пять выходит, не больше, — такая крупная.
— У меня — ничего, — почему-то говорю я.
— Зря, — сочувствует водитель, — прихватил бы из части, когда смывался, что-нибудь. Сейчас бы пригодилось.
В деревне обо мне уже все знают. Каждый сопливый малец, среди ночи, с закрытыми глазами сможет выпалить мою биографию, — как я, дезертир с секретной военной базы, павшей под воздушными ударами неприятеля, вышел утром на рельсы и съел два куска хлеба. И предлагал продырявить себе руку…
Но это так практично, — не нужно ничего объяснять про себя.
Коровы закончились, дорога пошла по просеке, где главными были телефонные и электрические столбы, да пеньки от бывших деревьев, которые по-осени в изобилии, наверное, обрастают опятами.
— Скоро на грейдер выйдем, там пойдет пошустрей… — взглянул на меня с тем же любопытством парень. — Земляк, может, махнемся кое-чем. Ты как?
— У меня ничего нет, — несколько удивился я.
— А тельник? — пояснил он. — У нас таких, как у тебя, днем с огнем не сыщешь… У Прыщавого Митьки был, так он, пока его до дыр не сносил, на танцах королем ходил. Все девки — его были… Я тебе за него гражданку дам: рубашку, джинсы и кроссовки. Все — почти новое, в районном секондхенде купил, под сиденьем лежат. Годится?
— У тебя патронов много? — вдруг спросил я.
— Это — не пойдет, — секунду поколебавшись, не согласился он. — У меня второго обреза — нет… С оружием у нас проблемы. Особенно сейчас. Сам понимаешь, — без обид.
— Я — согласен, — сказал я. — Но хочу пострелять. Тебе парочку-другую патронов не жалко?
— Этого добра навалом, — обрадовался парень, и протянул мне руку. — Птица… Тебя как кличут?
— Михаил, — ответил я. — Почему Птица?
— Меня Петькой зовут, — рассмеялся он, — ребята сначала прозвали Петухом… Потом как-то выяснилось, что петух в зоне, — сам знаешь что… Вот они и переделали меня в Птицу.
— Но курица-то не птица, — поддел я его. Веселый попался парень.
— Курица — нет, а я — Птица.
Мы свернули на грейдер, который мало чем отличался от предыдущей дороги, — только был пошире, да не было травы, уходящей под капот.