— Я вас точно рассчитал, — сказал он торжествующе. — Я точно вычислил, с кем имею дело… Теперь только добраться до Москвы, а там прийти к главному почтамту. Где нас уже ждет Мишка, с колбасой и глазированными сырками.
— Это какой-то рок, — пожаловалась ему Маша, — все время теряться… Я уже начинаю привыкать.
Должно быть, пауза сыграла свою роль, аппетит у нее не пропал. Она-то и раньше клевала, как пичужка, — теперь тоже клевала, чуть поменьше. Но — клевала.
Иван, вправду, стал гордиться собой, — за собственный недюжинный ум. Он тоже стал привыкать к Мишкиным исчезновениям.
— Ничего же не случилось, — успокаивал он Машу, — просто до Москвы добирается каждый своим ходом… А там, как задумано. Документы, билеты до Лондона, и — Уолл-Стрит. Ну, а там житуха, дай бог всякому, сплошное высшее образование.
Поезд все стоял, за это время вскипел вагонный титан, и Иван сбегал за кипятком. На завтрак у них были макароны «Лапширак» и растворимый кофе. Ну и остатки черствого хлеба, конечно.
— Не могу, — сказал Иван, когда появился в дверях с двухлитровым термосом кипятка, — не могу куда-либо выходить, не чувствуя двухсот долларов в кармане. Хотя бы…
В это время вагон дернулся, стало заметно, как шевельнулся и медленно поплыл вдоль окна ближайший телеграфный столб.
— Поехали, — восхищенно сказал Иван. — Теперь нужна только свежая бизнес-идея. До полного счастья.
Маша тоже несколько оживилась. Все-таки есть разница, и эта разница здорово отражается на настроении, — когда поезд стоит, где-нибудь замерев навсегда, или когда он вдруг, ни с того, ни с сего начинает двигаться, и у него появляется какая-то цель.
— Знаешь, что я думаю, — посмотрела она на Ивана, и тот заметил, что в ее глазах нет и намека ни на какую трагедию, — я думаю, что Михаил потерялся не просто.
— То есть? — не понял Иван.
— Ну, он взрослый человек, ведь так?
— Так.
— То есть, ему можно теряться.
— Я тебя не понимаю, — сказал Иван.
— Бестолковый, — удивилась Маша, — что тут понимать… Вот, ты еще маленький, поэтому тебе нельзя теряться. Если ты потеряешься, ты — пропадешь. Без меня или без Михаила. Так?
— Я совсем не маленький, мне — четырнадцать лет. Гайдар, в шестнадцать, уже полком командовал… Здесь я с тобой не согласен… Но теряться не хочу. Я, конечно, не пропаду, зря ты обо мне так плохо думаешь. Я считаю, ты недооцениваешь меня. Я, во-первых, практичный человек, в отличие от некоторых, во-вторых, я знаю место сбора, а в третьих…
— Он, взрослый человек, — перебила его Маша, и Иван с горечью догадался, она, только что, не слушала его, а занималась своими мыслями, — значит, ему теряться можно. Даже, наверное, нужно… Он не пропадет, он изменится по-другому.
— Как это «наверное, нужно»?.. — грозно переспросил Иван. — Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что ты еще маленький, раз ничего не понимаешь. А раз не понимаешь, то сиди, и слушай, — чтобы знать. В следующий раз. А то так и не узнаешь никогда.
— Хорошо, — ехидно согласился Иван. — Поучи меня жизни… Если сможешь. Я ведь внимание. Давай… Человек, который ни разу не сдал ни одной бутылки, — давай!
Но Маша не заметила его колкостей, в этот момент она думала о чем-то своем.
— Вот вспомни, — сказала она, — Михаила до того, как он потерялся первый раз, и Михаила, которого мы с тобой нашли… Как ты считаешь, есть разница?
Иван захотел сказать: никакой!.. Раз она так напрашивалась.
Даже открыл рот, чтобы произнести это замечательное слово. Чтобы раз и навсегда поломать ее гнилую философию… Но в этот момент она сказала ему:
— Только не ври!
И Иван запнулся на мгновенье, потому что она, — эта избалованная жизнью мадам, — на этот раз оказалась права, разница была.
— А что ты хочешь, — сказал он тогда, — если столько времени провести в плену у мафии. Где совершенно рабский первообщинный строй… Где человек приучается только к одному, бороться за свою выживаемость.
— Вот видишь…
— Это совсем другое… Я сейчас вспомнил, не то из Тургенева, не то из Некрасова, но ты все равно послушай:
Как-то раз в часу в шестом зашел я на Сенную, Там били женщину кнутом, крестьянку молодую. Ни звука из ее груди, лишь бич свистел играя. И Музе я сказал: Гляди, сестра твоя родная…И Иван торжествующе посмотрел на несколько озадаченную Машу.
— Про Музу, это лишнее, Муза здесь ни при чем, про нее можешь забыть, — а про крестьянку молодую, это про Мишку.
— Ты выучил его наизусть, потому что в школе вам задали выучить стихотворение Некрасова, и ты выбрал из сборника самое короткое, — горестно сказала Маша.