Врач ответила холодно – видно, давно готовилась к такому моменту:
– Мы оба знали. Он оставил вам письмо. Вставайте. Идемте в палату.
Письмо было написано от руки, крупным, с сильным наклоном почерком. Почтенный доктор обращался в нем ко мне тоном любящего старшего брата. Кем, собственно, и был. И подписался полным именем: Рональд Астер Сельхио Роберт Иван Мария Фиделио Гаяр.
В конверте еще оказалась фотография, на ней доктор выглядел молодцом – лет эдак на семьдесят, не больше. Он улыбался фотографу, казалось, улыбается мне. Странное было в этом чужом для меня лице.
У доктора Гаяра – мои глаза.
Я с трудом отвел взгляд от пожелтевшего куска фотобумаги и спросил врача (она все не решалась оставить меня одного):
– У него… был близкий человек? Я имею в виду…
Она постаралась скрыть, что мой вопрос ее развеселил.
– Так и скажите: втюхивался ли Рон в бабу по крепкому? Да.
– Вы… Простите, странное желание, бессмысленное… Как ее звали? Рыжая… Вся в…
Чуть родившуюся улыбку словно смахнуло с лица моей врачевательницы. Она молча встала и вышла вон.
Как же ее звали? Огненноволосую, с лицом, усыпанным веснушками? Или это – безымянный фантом, пришедший ко мне из забытого сна?
14. ПОКУШЕНИЕ
– Вашу личную карточку, миз… – пожилой полицейский извиняюще улыбнулся остролицей девушке, чьи каштановые волосы были собраны в два коротеньких хвостика. Цветная юбка, белая блузка. Черные туфли с каблуками-гвоздиками. Сумочка через плечо. Студентка?
– Служебное удостоверение подойдет? – она тоже улыбнулась в ответ, скромно, без жеманства и открыла сумку.
Полицейский недоуменно уставился на «Мини-Крамер» в ее руке. Боли не было. Был яркий, неведомо откуда взявшийся свет и звон стреляных гильз по асфальту.
«…Избранник народа – Ариэль Солтиг подписал указ о создании Объединенных стратегических служб. С анархией и терроризмом в Эгваль будет покончено к концу первого года его президентских полномочий».
– Ерунда ерунд и всяческая ерунда, – Мик выключил приемник, и в воняющем плесенью подвале настала тишина, нарушаемая еле слышным рокотом, исходящим из отверстия в стене. По краям совершенно круглой полуметрового диаметра дыры лохматилась содранная штукатурка.
– Включи обратно, живо! А то в ушах звенит. – Анита улыбнулась Мику, шутливо дернула его за светлый вихор. Оба сейчас носили одинакового покроя джинсы, на Аните еще был бюстгальтер, чуть прикрывавший ее маленькие груди.
– Не ссорьтесь, дети, – подал голос Парк, толстоватый, с залысинами на крутом лбу. Он не снял рубашку, несмотря на жару: стеснялся Аниты. Его короткие пальцы ловко бегали по клавиатуре пульта, кабель от которого змеился по грязному цементному полу и исчезал в узком подземном ходе.
– Крот обошел теплотрассу, и нырнул под шоссе. Скоро, Анита, твой выход.
– Поняла.
– Обратно я приведу его быстро, – ухмыльнулся Парк.
– Пойду я! – Мик хмурился, готовый отбить любые возражения.
– Как хочешь, – Парк лениво зевнул, одновременно перебрасывая выключатели на пульте. – Анита гибче, а норка-то – тесновата. Все. Он гребет назад. Скоро, ребята. Скоро.
Мик включил приемник.
«…Свобода – наше кредо! Решимость и твердая воля – наш капитал! Добавьте единство народа и получите великую Эгваль! – рокотал в динамике низкий, хорошо поставленный голос.
– Проповедник сраный… Добавьте пуд тротила и получите фарш из президента Солтига.
Парк отложил пульт в сторону, потянулся. Предложил:
– Пожевать бы…
Пока Анита разогревала консервы на электроплитке, Парк поинтересовался у Мика:
– Чего-то ты злой. В нашем деле это вредно. Или все студенты такие?
– Фальшь. В словах фальшь. В делах. Терпеть ненавижу! – Мик все больше распалялся, но Парк мягко осадил его:
– Погоди. Дыши глубоко и медленно. Теперь продолжай.
– Солтиг. Демократ. Свободолюбец. Его Объединенные стратегические – самая настоящая тирания. Лучше всеобщий бардак, чем такое.
– ОСС пока существуют на бумаге, успокойся. И не успеют пустить корни. Движение остановит его.
Мик улыбнулся каламбуру.
– А как ты, Парк, пришел в «Движение»? – он по детски радовался ответной шутке.
– Не люблю, когда меня считают идиотом, одним из массы. Наш молодой пастырь решил, что лучше знает, чего надобно овцам. Так вот, я – не агнец бессловесный. И не только я…
– Заткнитесь и лопайте! – Анита поставила тарелки на деревянный ящик, бывший три дня назад упаковкой «крота».
Ели молча. Слабое гудение постепенно нарастало, висело в воздухе дрожью пылинок в свете тусклой лампочки. Анита управилась с обедом, вздохнула, запрокинув бледное лицо к покрытому ржавыми разводами потолку.
– Когда убили отца… это вранье, что он покончил с собой при аресте… мама три дня все молчала, потом собралась и уехала в Майю. Она всегда была чуточку наивной. Жаждала обелить отца… вернуть его доброе имя. Добивалась встречи с Солтигом, он ее не принял, разумеется. Ее гоняли из кабинета в кабинет, от одного чинуши к другому… откровенно издевались – наглые победители. От таких отец пытался защитить страну…
Парк сочувственно помалкивал, а Мик спросил:
– Он кто был, отец твой?
Анита не ответила, как не слышала.
– Мама вернулась ни с чем, страшно усталая. Я все боялась, что с ней сделают что-нибудь, что… я ее тоже никогда не увижу. Но она вернулась. Слабо улыбнулась мне с порога, она всегда была красивая, моя мама… и в пятьдесят два. «Голова болит», – сказала… и все. Она лежала на полу в прихожей, я кричала, выла от горя… Врач «скорой», утешая меня, сказал, что мама умерла мгновенно. А я решила, что не будет жить и этот человек…
– Личный мотив, – подытожил Парк. – Сильнейший из всех.
Он быстро схватил пульт и вибрация, от которой уже сводило зубы, стихла.
– Идеальная траектория. Вылезет вот здесь, – Парк показал на стену в трех метрах от входа в тоннель.
– Идиот! – вскипел Мик, – Ты же мог вход порушить!
Парк почесал живот.
– Я свое дело знаю. Как ты свое.
Три дня назад они вскрыли здоровенный ящик, сняли упаковку, и Мик перевел им с тонго инструкцию по наладке и запуску «малого агрегата для проходки мягких грунтов». «Крот» не рыл и не буравил землю, а раздвигал ее вокруг себя, уплотняя при движении. Получавшийся тоннель мог просуществовать достаточно времени, чтобы протянуть сквозь него, к примеру, тепло- или электрокоммуникации. Или доставить в нужное место заряд взрывчатки.
– Два часа отдыхаем, копим силы, – скомандовал Парк.
– Потом я иду, – торопливо вставил Мик.
Они растянулись на надувных матрацах, расслабляя усталые тела, как делали не раз на протяжении трех последних дней. Мик легонько царапнул локоть Аниты длинным ногтем на мизинце.
– Слышь, Анита, хочу тебе сказать…
– Не нужно.
– Я серьезно.
– И серьезно не нужно. Мы себе не принадлежим.
Парк густо всхрапывал. Мик обиженно повернулся набок, спиной к Аните.
– Зря злишься, – тихо сказала она. – Ты молодой…
– И ты, – глухо отозвался Мик. – Правда, Анита. Нипочем не сказать, что ты старше меня.
– Спасибо. Спи.
– Я готов! – в Мике не чувствовалась усталость.
Парк возился с радиовзрывателем, мрачно бурча:
– Отчего мы дерзкие, прыткие такие?
Поднялся.
– Созданная Солтигом охранка еще не переросла опереточную стадию. Играют в шпионаж и контршпионаж. Агенты ОСС узнают друг друга по особому, тайному признаку.
– Какому? – в Мике проснулось любопытство.
– А покажи-ка руку, мальчик! – рявкнул Парк.
– Ты… что?!
Он яростно бросился на Парка, тот перехватил его руку, хрустнула кость, Мик дико вскрикнул.
– Я твой коготок давно приметил, гад, – прохрипел Парк.
Мик коротко вздохнул и стал оседать. Парк спрятал стилет, невесело глянул на ошеломленную Аниту.