— Я не могу так долго ждать, Кресченция. Подумай, ведь сегодня только среда.
— А куда торопиться? Кто тебя ждет в деревне? У тебя что, ребятишки плачут? Большая месса начинается в половине девятого и кончается около одиннадцати часов. Ты не подходи ко мне раньше, чем большинство присутствующих покинут миссию.
А не то моему мужу сразу же донесут, что я встречалась с мужчиной, и тогда не миновать беды. По той же причине вам лучше поселиться на другом конце деревни, мой отец или кто-нибудь из братьев помогут вам в этом. Не бойтесь, у вас ни в чем не будет недостатка.
И в самом деле недостатка у них ни в чем не было. Таков обычай этого края: приезжих кормили тут до отвала, хотя предложить могли лишь самую простую пищу. В просторном печальном и холодном доме каждому из них отвели отдельную комнату с большой деревянной кроватью, а к концу вечера появилась и Кресченция, которая принесла несколько бутылок пива — единственный напиток, который разрешено было продавать после провозглашения независимости. Она была недовольна, увидев при слабом свете лампы, что Эссола и его двоюродный брат улеглись вдвоем на одной кровати.
— Вот олухи! Улеглись в одну кровать! — воскликнула она, вывернув фитиль лампы и прибавив света.
— Нам с братишкой столько всего надо сказать друг другу, — радостно откликнулся Амугу. Казалось, он ничуть не удивился появлению молодой женщины.
— Ну вот что, — повелительным тоном заявила Кресченция, — кончайте-ка свою болтовню, и каждый в свою комнату! Не стыдно вам?
— Ладно, ладно, — сказал Амугу, стараясь сохранить достоинство. — Ты права, Кресченция, я ухожу.
В этот момент в дом вошла другая молодая женщина. Не постучав, она открыла дверь в комнату, где находились оба мужчины и их гостья.
— А, ты здесь! — обратилась она к Кресченции.
— Поздоровайся с нашими гостями, — приказала ей Кресченция. — Ты же знаешь, кто это.
Женщина с равнодушной покорностью выполнила ее приказание. Затем Кресченция взяла у нее два стакана, передав ей половину бутылок с пивом, и, обращаясь к своей подруге и Амугу, сказала, к величайшему изумлению Эссолы:
— Осторожнее! Не ошибитесь комнатой, а то разбудите старого человека. Ваша как раз напротив.
Когда они остались одни, она спросила Эссолу:
— Почему ты на меня так смотришь? Неужели ты никогда не видел вблизи женщину? Именно таким я тебя и представляла себе. Подумать только, за все это время ты ни разу не навестил свою сестру, а ведь она просто молилась на тебя. Никого, кроме брата, для нее не существовало, только он один — такой, видите ли, необыкновенный человек, что ни разу не удосужился вспомнить о простых смертных.
— Перпетуя была похожа на тебя?
— Как это «похожа»?
— Ну, например, такая же высокая? В общем, какая она была, опиши мне ее.
— Постой, постой, мой бедный друг, скажи-ка мне, когда ты видел ее в последний раз, твою ненаглядную сестренку?
— Представь себе, я никак не могу этого вспомнить. Ей было тогда лет одиннадцать, во всяком случае никак не больше двенадцати, она была совсем ребенком. Я даже не помню ее лица, я ведь ни разу не рассмотрел ее хорошенько, да и вообще я в то время почти не видел ее. Мысли у меня тогда были заняты другим. Если бы я знал, что она так рано умрет! Людям всегда кажется, что они еще успеют наглядеться на своих близких. Вот потому-то они и откладывают это удовольствие на завтра, а потом локти себе кусают.
— Да, мой милый, это была высокая и очень красивая девушка, намного красивее меня. Бедная Перпетуя! И от чего только зависит жизнь несчастной женщины!
Прежде чем задуть лампу, она сочла нужным раздеться.
На другой день Эссола навестил родителей бывшего главного комиссара Ойоло.
В воскресенье Кресченция приложила все старания к тому, чтобы они начали осмотр миссии лишь после того, как все прихожане ушли; дома, побеленные известью, ослепительно сияли под палящими лучами солнца. Время от времени молодых людей нагонял какой-нибудь разнаряженный местный житель, но, не удостоив их взглядом, проходил мимо.
Они остались одни, Амугу оказался более чутким, чем можно было предположить, — он понял, что его присутствие будет им в тягость.