М’Барг Онана, ставший любовником Перпетуи, заставлял ее писать душераздирающие письма и собирать посылки, которые он якобы пересылал ее брату в далекий лагерь Мундонго. Занимая высокий пост в полиции, комиссар не мог не знать о крайней строгости режима в лагерях, куда ссылались активисты Народной прогрессивной партии, объявленной вне закона. Сотрудники службы пропаганды разработали метод, с помощью которого они надеялись вынудить революционеров отречься от своих идей и вступить в ряды Африканского союза — партии, возглавляемой Баба Турой; этот метод в основном сводился к строжайшей изоляции: заключенный был абсолютно отрезан от внешнего мира, ему не разрешали ни свиданий, ни переписки, ни чтения газет — это должно было породить у него чувство абсолютного одиночества, сознание исключительной зависимости от воли властей и, конечно же, привести к раскаянию.
Когда Перпетуя выражала недоумение по поводу того, что брат ни разу не ответил на ее письма и не дал знать о том, что получил ее посылки, полицейский отвечал, что в большинстве лагерей узникам не разрешается переписываться со своими близкими, однако уверял ее, что все ее посылки брат получил — это было, разумеется, заведомой ложью. А приятели Жан-Дюпона все еще не понимали, что произошло с Эдуардом. Они не могли поверить в то, что честолюбивые стремления могли погасить память о давней дружбе, о пережитых вместе испытаниях и радостях. Поразительная наивность и чисто африканская сентиментальность мешали им трезво оценить факты даже после того, как Эдуард, поселившийся теперь на другой стороне улицы, запретил бывшим друзьям появляться в его доме. И только после того как он дал свидетельские показания во время судебною процесса над Жаном Экваблой, по прозвищу Вампир, в результате чего тот был приговорен к смертной казни, Жан-Дюпон и его друзья вынуждены были признать неоспоримую истину.
Однако до самого своего переезда Эдуард по-прежнему останется непременным участником сборищ в доме Жан-Дюпона. Разумеется, как только молодой человек подружился с комиссаром, он стал осуждать тех своих приятелей — а их, надо сказать, было немало, — которые проявляли определенную сдержанность по отношению к тирану, навязанному народу после убийства Рубена. Эдуард бесконечно восхвалял президента — послушать его, так того и упрекнуть было не в чем. Если кто-то из окружающих решался вдруг заговорить о самых явных злоупотреблениях, стараясь не касаться того, что могло показаться спорным, Эдуард приходил в бешенство — он катался по полу, хватая шашки и раскидывая их по всей комнате, однажды даже разбил шашечную доску о стену и не успокоился до тех пор, пока его друзья, устав от всего этого, не разошлись по домам.
Едва получив назначение в отдел, связанный с центральным комиссариатом, Эдуард собрал как-то вечером весь клан, включая даже женщин, и цинично заявил, что намеревается создать в Зомботауне ячейку единой партии, которой здесь до сих пор не было, он, видите ли, желает оказать помощь Его превсх: ходительству, горячо любимому шейху Баба Туре, который направляет все свои усилия на то, чтобы поддержать национальную независимость. А так как у всех присутствующих уже давно имелись карточки, свидетельствующие об их принадлежности к единой партии, — это вменялось в обязанность не только государственным служащим, но всем гражданам, ибо, если кому-то требовалось хотя бы получить пропуск для поездки из одной провинции в другую, необходимо было предъявить карточку члена Африканского союза. Эдуард бесцеремонно заявил собравшимся, что он знает их всех как отважных борцов и понимает их горячее желание немедленно перейти к активным действиям. Он добавил, что отныне каждую субботу будет проводиться собрание ячейки под его председательством или председательством того, кто на нервом же собрании будет избран секретарем. Некоторые из присутствующих чуть слышно прошептали: «Хорошо» — или робко кивнули головой в ответ на эти слова. Другие испуганно молчали. И тогда Эдуард, сославшись на широко известную французскую пословицу, заявил, что расценивает их молчание как знак согласия. Итак, страх перед Баба Турой, которому до той поры упорно противостоял клан Жан-Дюпона, проник и в это святилище. Соратники Жан-Дюпона сдали позиции в числе последних — они поняли, что не в состоянии бороться с гой силой, от которой у всей нации нет защиты.