— Он остался?
— Конечно. Дальше Фор-Негра он не уехал и занимает сейчас там еще более высокий пост, чем здесь. Вообще-то говоря, в Фор-Негре остались одни тубабы, я просто поразился, когда ездил туда три месяца назад. И не только в полиции, всюду: в армии, в больницах, в школах, на железных дорогах, в магазинах, в порту — одним словом, всюду.
— Выходит, все осталось так, как до независимости?
— Я склонен думать, что их у нас стало даже больше, хотя после провозглашения независимости прошло уже почти десять лет.
— И что же?
— Видите ли, я делаю то, что мне велят. Мне не слишком повезло с ученьем, и я не знаю «воок», наверное, те, кто учились и знают «воок» лучше меня, могут понять, что происходит, особенно если они из бывших рубенистов, вроде вас. Как видите, я неплохой полицейский — мне все известно. В этом суть нашего ремесла — все знать. А большего и не надо. Все знать, но держать язык за зубами. Да вот возьмем, к примеру, рубенистов: о них идет слава как о несгибаемых патриотах, а между тем многие из них примкнули теперь к сторонникам Его превосходительства, и таких все больше и больше. Стало быть, они верят в его патриотизм? Может быть, у президента своя особая тактика, которую мы поймем позже? Почему же я тогда не должен ему верить? Ведь в том-то и состоит дисциплина — мы должны полностью доверять руководству. Не могут же руководители раскрывать всем свои тайные мысли на площади, перед толпой.
Норбер достал из ящика своего стола бутылку марочного виски «Джонни Уолкер» и два стакана. Ему захотелось чокнуться с бывшим рубенистом. Выпив залпом половину своего стакана, он продолжал:
— До независимости богатые коммерсанты Нтермелена, и особенно тубабы, собратья бывшего бригадира, целыми ящиками присылали ему это добро, чтобы умаслить начальника. Только не подумайте, что он хоть когда-нибудь делился с нами, своими помощниками. Теперь же виски присылают мне. Что вы скажете об этом?
— Мне кажется, что получать от коммерсантов виски — это не так уж много.
— Мне тоже. Но это лучше, чем ничего, разве не так? Я вот иногда спрашиваю себя: а сами-то ученые хоть в чем-нибудь разбираются? Я не хотел вас обидеть, поймите меня, ведь мы же с вами земляки, я тоже, как и вы, родился в окрестностях Нтермелена. Не обижайтесь на меня.
— Да что вы!
— В шестьдесят шестом году, в августе, мой племянник вернулся из Европы дипломированным врачом! Да, да, он стал самым настоящим врачом, причем свой диплом он получил не где-нибудь, а в Париже, так что эта бумажка чего-нибудь стоит. И что же вы думаете? В течение шести месяцев он не мог устроиться на работу. А раз нет работы, нет и денег. К счастью, его отец, пенсионер, работавший прежде в министерстве здравоохранения, имел возможность приютить и прокормить его. А представьте себе положение молодого человека, который не может рассчитывать на чью-либо помощь, — ведь таких большинство среди молодежи, вернувшейся из Европы! Вот и мой племянник уехал! Говорят, будто он нашел работу в Алжире. Но посудите сами, выгодно ли это нашему государству?
— А у него была жена? — без всякой задней мысли спросил Эссола.
— Нет, — усмехнулся Норбер, — жены у него не было. Может, было бы лучше, если б была, — во всяком случае, так говорил в Фор-Негре мой брат, когда мы обсуждали с ним этот вопрос. Еще немного виски? Я знал, что этот напиток придется вам по вкусу. Давайте выпьем, пусть никому больше не достанется. Да, я слышал о трагедии вашей сестры. Я видел ее во время свадьбы, славненькая была девочка! Просто диву даешься, до чего люди у нас бессердечны по отношению к своим собственным дочерям.
— Не только к дочерям, бригадир, по отношению к сыновьям тоже, хотя юношей у нас не принято продавать. Потерять сына или дочь — какая разница! Чем такие матери лучше наседки, которая утром выходит в окружении целого выводка цыпляток, а когда возвращается к вечеру, у нее остается не больше двух цыплят: остальных она за день скормила хищникам. И представьте себе — по-прежнему довольна, выступает важно, словно пава. Через несколько недель у нее появится новый выводок, и все повторится сызнова. Так и наш народ ведет себя по отношению к собственным детям. Поверьте мне, они не делают разницы между девочками и мальчиками.
— Тогда почему же они так стремятся обзавестись детьми?
— По привычке. Поверьте, души в это они не вкладывают. Наплодят кучу ребятишек, а когда судьба обрушится на их детей, безучастно глядят, как они гибнут, и начинают все сначала. Это как река — она всегда течет в одном и том же направлении, или как солнце — оно всегда встает там, где положено. Глупо, до отчаяния глупо, и с этим я никак не могу смириться.