Эссола умолчал о том, что ему пришлось стать членом единой партии и даже взять на себя обязанности ответственного представителя организации Баба Туры — иначе говоря, он согласился на те условия, которые прежде, до получения печального известия о смерти сестры, упорно отвергал. Вот какой ценой он добился свободы и права преподавать в Мимбо — городе на востоке страны.
— А что сталось с тем человеком?
— Не знаю, я же сказал тебе, что вышел из лагеря через два дня после того, как встретился с ним.
— М’Барг Онана! — воскликнул вдруг Амугу, хлопнув себя по лбу. — Мне знакомо это имя, братец. Скажи-ка, а может, это бывший главный комиссар Ойоло? Старик Онана так гордился своим сыном! Представляешь себе, главный комиссар, да еще в таком большом городе, как Ойоло! Конечно, он должен был знать Перпетую. Его семья живет в Нгва-Экелё, всего в нескольких десятках метров от того дома, где приютили Перпетую, когда она училась в школе при католической миссии, да ты знаешь, это недалеко от города, в двух километрах от дороги. Кстати, в семействе, где жила Перпетуя, была красивая девушка, ее звали Кресченция, они с Перпегуей были ровесницами. Поговаривали о том, что хорошо бы женить тебя на ней. Но ты так редко приезжал сюда, даже во время каникул, тебе, видно, больше нравилось жить в городе. Ты почему не пьешь? Выпей! А еще рассказывали, что ты был вместе с Рубеном.
— Ну, не совсем так, я его видел вблизи не больше двух-трех раз.
— Я имел в виду твою принадлежность к НПП. Так вот, Кресченция не дождалась тебя и гоже вышла замуж. Хочешь, вернемся в деревню? Нсимален, верно, проголодался. Так вот, Кресченция стала женой какого-то чиновника или служащего — одним словом, какого-то горожанина, у нее уже дети. Но, насколько мне известно, в семье у них не все ладно, и она часто уходит к своим родным. Погляди-ка на моего сына, сразу видно, что он хочет есть. Катри ушла сегодня рано утром в Нтермелен, если бы ты заглянул на рынок, ты бы ее встретил там. Она решила продать остатки ямса. Надеюсь, она принесет хоть немного соли и мыла, если, конечно, наемники Баба Туры не отберут, ведь у нас это часто случается: стоит только крестьянам разложить свои товары — наемники тут как тут. Уж не знаю, что вы там натворили вместе с вашим Рубеном, все вы, те, кто знает «воок»[1], только сомневаться не приходится: теперь стало хуже, чем до независимости, и даже хуже, чем во время войны, когда наемники забирали в деревнях всех жителей поголовно и отправляли в лагеря на принудительные работы. Правда, в то время ты еще мало что смыслил. Тогда по крайней мере наемники не отбирали у честных женщин их товаров. Подумай только, оплатить дорогу, проехать тридцать километров с таким грузом, а потом вдруг потерять все, так что даже на обратный билет денег не останется! Представляешь, им приходится идти пешком под палящим солнцем по раскаленному шоссе. А дома их ждут не дождутся, и вот они являются и объявляют своему семейству: У нас все отобрали, я ничего не принесла…»
— А почему они так поступают?
— Я думал, братишка, ты мне это объяснишь. Ведь я не учился, как ты. Верно, хотят поживиться за наш счет. Вроде денег у них не хватает.
— Может, им мало платят?
— Ну да, конечно! А нашим женщинам кто платит?
Они вышли из леса.
— А теперь, братец, рот на замок! Того и гляди, появится Норбер на своем джине вместе с наемниками. Если он дознается, что ты говоришь о политике, он тут же сцапает тебя.