Он отказал. Начал оскорблять и говорить о том, что я никто, и без него, у меня ничего бы не вышло. Согласна, он очень сильно помог мне. Я спросила, как я могу отблагодарить. В пределах разумного. Он ответил: «Верни Эльжбету».
Опять. Это замкнутый круг. Я его спокойно уговаривала: «Филипп, прошу, отпусти меня. Я сейчас не настроена на такой разговор. Завтра утром мы сядем и поговорим, всё хорошенько обдумаем. Я тебе обещаю. Прошу. Ты подводишь своего приятеля. У нас съёмки».
Он был будто глух к моим словам и постоянно твердил, что никуда я не уйду. Эльжбета должна быть рядом с ним. Эльжбета бы никогда так не поступила. «Нет. Не отпущу. И плевать мне на этого приятеля. В мире много достойных актрис, а ты никчёмность. Он поймёт, что ошибся, выбрав тебя. Верни Эльжбету».
И я не выдержала. Я кричала, что Эльжбеты нет и никогда больше не будет, потому что она давным-давно умерла. Речь моя была горяча и жестоко правдива. В порыве своей безумной реплики я схватила ножницы и состригла свои волосы. Хотя они не мои. Это образ Эльжбеты. Это не я. Раз уж он хочет, чтобы она осталась, я оставлю то, что принадлежит ей.
Филипп резко повернулся, подбежал ко мне, прижал к стене, закрыл мне рот рукой и прямо в лицо кричал «Замолчи! Замолчи! ». Ножницы выпали из рук, так как Филипп придавил их своим телом.
Признаюсь, я тогда сильно испугалась и уже подумала, что он сейчас меня убьёт. Но он как резко прижал меня к стене и закрыл рот, так резко отпустил и, упав на колени, стал умолять простить его: «Прости, я не со зла. Я не знаю, что на меня нашло, Эльжбета! Я не хотел! Я никогда не причиню тебя вреда. Останься, прошу».
Я испугалась его. Он сумасшедший. Надо бежать. Я ухожу. Навсегда. Наконец-то я осмелилась это сказать. Спокойно, чтобы не показать, как я испугалась его в этот момент.
А он кричал «Нет! Ты не посмеешь! Ты не уйдёшь! » Я поспешно сбежала. Спускаясь, я слышала, как он что-то крушил и выкрикивал имя Эльжбеты. А ведь если бы я сейчас не ушла, на месте разрушенной мебели, могла бы быть я.
Режиссёр спрашивает, в порядке ли я. Он ничего не сказал по поводу моей наспех сделанной стрижке. Попросил прикрыть этот ужас шалью. Спасибо, что вообще не отменил съёмки. Он видит, что со мной что-то не так. Думаю, не стоит говорить ему об этом инциденте.
Сейчас напишу Филиппу, что сегодня заберу вещи после съёмок. Надо показать ему, что я не боюсь его, иначе…я покажу таким образом, что проиграла. Он твердит, что без него я была бы ничто. Что ж, посмотрим, как он сам будет жить без меня, точнее, без Эльжбеты…
Глава 17
Такого ещё не было. Маленький кинотеатр, показывающий по ночам старые малоизвестные фильмы, не ожидал такой очереди за билетами. Конечно, ведь сегодня был показ одного из фильмов с участием Эльжбеты Миаковской.
После выпуска окончательной части интервью, Эльжбета и Филипп стали самыми обсуждаемыми личностями. Люди стали искать фильмы с участием этой актрисы. Все будто были охвачены лихорадкой, пытаясь узнать об Эльжбете как можно больше подробностей из её жизни. Место свершения суицида стало меккой для недавно появившихся фанатов своего нового кумира.
Совместные работы Филиппа и Мии, с изображением Эльжбеты, были проданы за баснословные деньги.
Наконец-то все заговорили об Эльжбете.
Вскоре вышла книга с интервью Филиппа и отрывками из записей дневника Мии. Теперь все говорили только о бедной девушке Мии. Журналисты допекали мать Мии, поджидая её у дверей дома, пытаясь выпросить хотя бы парочку слов для интервью. Всем хотелось знать правду с разных сторон, а журналисты мечтали урвать из этой истории кусок пожирнее. Каждый хотел быть первым.
Мать не выдержала такого давления, и, послав к чёрту по телефону очередного газетного рабочего, переехала в другое место.
Мать Филиппа уже давно переехала в Грецию, потому возможность поговорить с ней, была утеряна.
В квартиру журналиста, одновременно писавшая интервью Филиппа и опубликовавшая книгу, пришло два письма.
Девушка села за свой письменный стол, который почему-то не стал чище и всё так же был обложен кипой бумаг даже после того, как основная её работа была закончена.
В первом письме было поздравление с номинированием на Пулитцеровскую премию в области журналистики. Девушку бросило в жар от этой новости. Она? Номинирована? На Пулитцеровскую премию? Быть такого не может! Её охватило сомнение в правдивости этого письма. Не шутка ли это? Сомнение в душе смешалось с маленькой и всё разрастающейся в размерах радостью. Неужели она и правда так хороша в своём деле?