Евгений Сапожинский
ПЕРСЕКПЕПЕЛЛЫ
В 8.57 заступил на смену. Все шло как обычно. Ось в порядке, железо функционирует.
Развернул полиэтиленовую пленку, которой были обернуты бутерброды с ветчиной (кто, кроме мамы, обо мне позаботится?) и включил чайник. Как всегда, дома не успел позавтракать. Эх, люблю ветчинку. Под сладкий чаек. Впрочем, сахар в чай я кладу лишь на работе.
В этот день попить чаю мне удалось не скоро.
Заорал телефон. Кому понадобилось интересоваться моей душонкой в такую рань?
Аппарат давно стоило выкинуть. Не могу сказать, какого года выпуска он был, но то, что ему шел четвертый десяток лет — точно. Наверняка он был старше меня. Красно-серая коробка, явно участвовавшая некогда в боях, туго обмотанная изолентой. Звук из девайса воспринимался с трудом: тихо, нелинейные искажения, да что, впрочем, я описываю — наличествовали все мыслимые и немыслимые дефекты связи. Человеку же, находящемуся на другом конце провода, было еще хуже. Микрофон (окислившиеся контакты которого я уже неоднократно скоблил перочинным ножом) выдавал вместо реплик нечто психоделическое; некогда я подумал, что можно его продать солисту какой-нибудь авангардной рок-группы — команде не нужно будет тратиться на вокодер и прочие прибамбасы.
Вячеслав Михайлович не мог позвонить в это время — совершенно точно. Наверняка дрыхнет либо после бесплодных споров с женой, либо после бдения над очередной шахматной задачей, игрой с самим собой на пространстве в шестьдесят четыре квадратика. Да и Петров вряд ли мог потревожить меня с утра. Агнессса?.. Да ей-то что могло понадобиться?
В общем, мне это не понравилось — судите сами: не успел прийти, а уже начинают что-то требовать. Я довольно трепетно отношусь к пяти-десяти минутам до работы. Мне нужно сесть без суеты за пульт и привести в порядок свои мысли. Валера, сменщик, включается в деятельность мгновенно, как электролампочка. Я так не могу.
Пришлось взять трубку.
— Да, — сказал я как можно суше. Чайник начал урчать, как мамин кот Пупырь.
— Сашок?
— Слушаю, — подтвердил я. Голос собеседника был незнаком.
— Опять седьмой барахлит! У тебя там как, что показывает?
Я впервые за утро схватил мышку и поклацал. Абонент терпеливо ждал.
— Норма! — точнее, на грани нормы и безобразия, но я не стал вдаваться в подробности. Седьмой блок был головной болью что у меня, что у Валеры. Вечно он выкидывал какие-то сюрпризы. Дважды, помнится, нам приходилось работать сверхурочно — сначала ему в выходной, затем мне. Эти дряни из бухгалтерии так и не оплатили переработку. Цифры на дисплее зеленели; еще чуть-чуть, я знал, они окрасятся в оранжевый цвет, а там уж и до красного недалеко, но все происходящее было пока неплохо — так уж функционирует эта хренотень, и заставить ее работать лучше невозможно. Коллега занимался проблемой (мне бы его въедливость), шарился на форумах, списывался с горемыками вроде нас — воз же там и остался.
— Посмотри его, протестируй досконально! Что-то он мне не нравится. Как сделаешь, перезвони! Впрочем, я сам позвоню минут через двадцать. Надо будет провентилировать еще один вопрос. Все, отбой.
Запиликали короткие гудки. Я положил трубку на аппарат.
Кто же звонил, елки зеленые? На какие-то секунды у меня возникло предположение, что я стал жертвой тупого розыгрыша. Но, во-первых, интонация голоса была очень уж уверенной, во-вторых, кто из моих знакомых мог вообще знать о проблемах с «семеркой»? Разве что Серега, ему я болтал под пиво о специфике свой работы. Еще Андрюха, но что с него взять — потомственный алкоголик и вообще человек, напрочь лишенный какого-либо чувства юмора.
Нет, этот голос я явно слышал впервые. Да неужели бы я не узнал того же Серегу, например?
Значит, это был кто-то из начальства, прошпилило меня. Из более высокого! Но почему они интересовались такой частностью, как седьмой?
Все это я обдумывал, понятное дело, на пути к лифту. Он у нас расположен настолько далеко и неудобно, что сломаешь десять раз ноги, пока до него доберешься, и попутно успеешь неоднократно провернуть в голове основные концепции Шопенгауэра. Если кабина занята (а как правило, так оно и есть), приходится вспоминать еще и Ницше. Блин, какая чокнутая работа. Не люблю этот лифт. OTIS, понимаете ли! Барахло фирма. В гигантских торговых комплексах хорошо подниматься на головокружительную высоту и любоваться муравейником, мысленно плюя на скопище насекомых. Красиво! Прозрачная пластмасса, начисто вымытая гастарбайтершами — чем они ее мыли, я даже не смею думать, тем более описывать — цензура, как-никак — прозрачна, как звезда в поэзии Лавкрафта. У нас же совсем не то.