Персеваль, или повесть о Граале

И впредь уж стану я навряд
Твои услуги принимать.
Не столь чисты ведь руки, знать,
Чтоб за мои одежды браться
Иль головы моей касаться.
То вовсе брать тебе негоже,
Что глаз моих касаться может,
Лица, чела, ланит иль уст.
И Бог меня накажет пусть,
Коль захочу хоть на мгновенье
Тебя иметь я в услуженье».
И мигом на коня вскочив,
Надев нагрудник, плащ скрепив,
Добавила: «Ну, рыцарь, в путь.
Скачите вы куда-нибудь,
И я вослед вам не устану,
Пока свидетелем не стану
Беды, что навлеку сама я».
Гавэйн, безропотно внимая,
Не отвечал – уста свело[113];
Он сел растерянно в седло
И тронуться не преминул.
Понуро к дубу он свернул,
Где прежде с девой распрощался
И с тем, кто в лекаре нуждался
Из-за тяжёлых ран своих.
Но средство излеченья их
Наш рыцарь ведал назубок[114].
Узрел в ограде он росток,
Что унимает боль с успехом.
Гавэйн к нему подъехал спехом,
Сорвал и путь продолжил свой
И встретился с девицей той.
Под дубом юная скорбела,
И только рыцаря узрела,
Сказала: «Рыцарь благородный,
Он мёртв, все чаянья бесплодны,
Не слышит больше он меня».
Мессир Гавэйн, сойдя с коня,
Нащупал пульс: он ровен был,
И рот пока что не остыл.
Утешил он: «Девица, верьте,
Сей рыцарь не достался смерти.
Чист пульс, дыхание нормально,
И, значит, рана не фатальна.
Ему растенье я привёз,
Оно смягчит ему всерьёз
Все те страдания и боль,
Что он терпел от ран дотоль.
Нам книги говорят не сказки[115],
Что лучше не найти повязки.
А коль того растенья часть
На ствол больного древа класть, –
Коль не труха ещё оно, –
Воспрянут корни, зелено
Оно, быть может, станет снова.
Девица, друга дорогого
Не потерять вам, если вы
Приложите листки травы
Вплотную к ранам под жгутом.
Накидка тонкая притом
Нужна мне будет, несомненно.
– Я дам её, и непременно, –
Девица молвила ему, –
Я с головы её сниму,
За неимением иной».
Тогда платок свой тафтяной
Она сняла без лишних слов;
Гавэйн наделал лоскутков,
И под повязкой во мгновенье
На раны наложил растенье.
Старалась дева помогать.
Мессир Гавэйн остался ждать,
Пока тот стон не проронил
И слабо не проговорил:
«Того да взыщет Божья милость,
Кем речь в уста мне возвратилась!
Боялся так я умереть –
Не исповедовался ведь.
А я без исповеди в землю
Лечь не хотел бы. Вот уж внемлю,
Как близится кортеж чертей,
Пришедших за душой моей.
Мне капеллан один знаком,
Его неподалёку дом,
Когда бы я туда добрался,
Я б исповедался, признался
Во всех грехах, что совершал,
И он бы мне причастье дал.
А причастившись, уж поверьте,
Я б не боялся больше смерти.
Прошу вас, проявите благость,
Коль вам не будет это в тягость:
Оруженосца клячу мне
Отдайте, он верхом на ней».
Гавэйн взглянул назад и зрит:
Оруженосец к ним трусит
С ужасной миною печальной.
Но как он выглядел? Детально
Я расскажу об этом ниже.
Власы оруженосца рыжи,
Косматы, жёстки, как у вепря,
И брови, наподобье дебрей,
Лицо, казалось, оплели,
До носа и усов дошли.
Усы кудрявы и длинны,
В губах же трещины видны,
Густая борода враздвой,
А шеи нету никакой:
В грудь голова переходила.
Гавэйн уже собрался было
Пойти спросить его, нельзя ли
Взять эту лошадь, но вначале
Сказал он рыцарю тому:
«Мой Бог, сеньор, я не пойму,
Кто тот оруженосец странный?
7000
Скорей бы отдал в дар желанный
Вам семерых коней своих,
Когда бы здесь имел я их,
Чем у него просить ту клячу.
Кто он, не разрешу задачу.
– Сеньор, – заверил тот его, –
Он жаждет только одного:
Как навредить бы вам позлостней,
Но все его бессильны козни».
Меж тем он близок был уже,
Гавэйн – к нему, настороже
Спросив, куда он держит путь.
Куртуазии в том ничуть,
«Вассал, – он буркнул наотрез, –
Что у тебя за интерес,
Куда я еду и откуда,
Каким путём? Пади все худа,
Все беды на главу твою!»
Гавэйн на реплику сию
Ответил быстро и нежданно,
Плашмя ударив грубияна
Натруженной мечом рукой,
И с силой ярости такой,
Что тот в седле не удержался.
Раз девять он вставать пытался,
Раз девять падал, чувств лишась,
На том же месте каждый раз,
Как на циновке, растянувшись.
И после, наконец очнувшись,
Сказал он: «Ваш, вассал, тумак?»
И тот ответил: «Да, всё так.
Тебя я выбил из седла,
Не причинив при этом зла.
Погорячился я излишне

113

Не отвечал – уста свело... – Поведение Гавэйна в этом эпизоде может показаться странным. Но это высшее проявление куртуазности, образцом которой он в романе является: Гавэйн просто не может ответить грубостью на грубость, особенно по отношению к даме. К тому же девица допускает возможность каких-то сексуальных притязаний с его стороны: каким же образом он может оправдаться?

114

Наш рыцарь ведал назубок. – Знания о врачевании ран Гавэйн явно получил из своего богатого воинского опыта.

115

Нам книги говорят не сказки... – Знания в области фитотерапии были широко распространены в Средние века. Эти представления опирались на опыт античной медицины, прежде всего Галена, который ввел в практику изготовление медицинских препаратов на основе растительного сырья и даже учредил в Риме собственную аптеку. Наука о лечебных свойствах растений, особенно широко представленная в Салерно, основывалась на аналогии между формами растительной и человеческой жизни. В XI веке появилась медико-ботаническая поэма Одо из Мена «О свойствах трав», содержащая описание более ста лекарственных растений. В романе Кретьена растение, которое использует Гавэйн для врачевания раненого, не названо.