Персеваль, или повесть о Граале

Из комнат, что размещены
С другой, однако, стороны».
Гавэйн на это: «Что ж, раз так,
Коль не увидеть их никак,
Пойду на одр, по крайней мере,
Ведь ни за что я не поверю,
Что кто-то сделать мог кровать,
Чтобы на ней не полежать
Прекрасной даме иль сеньору.
Клянусь душой, она мне впору –
Прилягу, мне сойдёт, быть может».
Тот понял: слово не поможет,
И он умолкнул, наконец,
Решив покинуть сей дворец,
Пока не сел Гавэйн на ложе.
Перед уходом молвил всё же:
«Мне ваша гибель, господин,
Немало причинит кручин,
Ведь рыцарь ни один вовек
На ложе смерти не избег.
Сие Волшебная кровать:
Кто или бодрствовать, иль спать,
Или сидеть на ней посмеет,
Погибнет и не уцелеет.
Что же до вас, то жаль в итоге,
Что ваша голова в залоге
И что не выкупить её.
И всё участие моё,
Все уговоры – тщетно это:
Вы не послушались совета,
Помилуй вашу душу Бог.
Не в силах видеть я итог!».
И с этим он дворец покинул.
Гавэйн на ложе сел, не скинул
Свои доспехи боевые
С щитом, подвешенном на вые.
И в тот момент, когда он сел,
Одр закачался, заскрипел,
И колокольцы зазвонили,
Дворец весь шумом огласили.
Все окна распахнулись вдруг,
И встали чудеса вокруг:
По воле колдовства могучей
Внутрь полетели стрелы тучей
Чрез окна зала; целый рой
Их принял в щит свой наш герой,
Хоть было гостю невдомёк,
Кто же стрелять так часто мог.
Столь мощны чары, столь умелы,
Что не понять, откуда стрелы
Летели в зал и где стояли
Те лучники, что их пускали.
И пусть вообразит ваш ум,
Какой производили шум
Все луки, арбалеты их.
И за сто марок золотых
Гавэйн бы здесь не находился.
Но каждый ставень вдруг закрылся
Сам по себе, и шумы смолкли.
Гавэйн стал вынимать осколки
И из щита и те, что в теле,
В трёх-четырёх местах, засели.
Из ран струился крови ток.
Но прежде чем он вынуть смог
Из ран своих все эти жала,
Ещё одна беда настала:
Виллан копьём ударил в дверь,
Дверь отворилась, и теперь
Ворвался в зал, рассвирепев,
Голодный, мощный, страшный лев[123].
Он на Гавэйна прянул яро,
И когти от его удара
В щите застряли, точно в воске.
Едва сдержав тот натиск жёсткий,
Он рухнул на колени, но,
Поднявшись, меч извлёк стальной
И им две лапы и главу
Отсек неистовому льву.
Был очень рад он; лапы те
Остались у него в щите:
Наружу первая свисала,
Вторая, щит пробив, застряла.
Как только лев был умерщвлён,
Уселся вновь на ложе он.
Тут перевозчик возвратился,
Он весь от радости лучился,
Узрев его на покрывале.
«Сеньор, – сказал он, – вам едва ли
Грозят иные злоключенья,
Снимайте ваше облаченье,
Поскольку чары, что доднесь
Дворец опутывали весь,
Исчезли, и заверю я,
Лишь, рыцарь, вам благодаря.
И все, кто только в замке есть,
Вам воздадут почёт и честь.
Да славен Бог Всевышний буде!»
Толпою молодые люди
Вошли в нарядном облаченье
И опустились на колени,
Воскликнув: «Дорогой сеньор,
Служить вам будем с этих пор.
Вы тот, кого мы долго ждали,
Кого мы видеть так желали.
И вот вы здесь, и мы сочли,
Что слишком долго к нам вы шли».
Один из них без промедленья
С Гавэйна снял вооруженье,
Другие отвели в конюшню
Коня, который так послушно
Гавэйна перед входом ждал.
Меж тем вошла девица в зал,
Пленительная, молодая,
И диадема золотая
Сияла на главе, красуясь,
С кудрями в блеске соревнуясь.
Лик у девицы белоснежный,
Природа свой румянец нежный
Ему контрастом придала.
Прекрасно сложена была,
Изящна и стройна девица,
Вся без изъяна чаровница.
За нею юноша вошёл,
Он нёс, прижав к груди, камзол,
Плащ и тунику – сей набор
Оденет, не стыдясь, сеньор,
Ведь, с горностаевой отделкой,
Был плащ подбит отнюдь не белкой,
А чёрным, словно ежевика,
Пушистым соболем[124]; для шика
Был сверху ярко-красный шёлк.
Мессир Гавэйн в восторг пришёл,
Когда увидел он входящих
Девиц, красавиц настоящих.
Вскочил он тут же им навстречу,
Приветствуя такою речью:
«Я счастлив, дамы, видеть вас».
Одна, учтиво поклонясь,
«Мессир, – промолвила в ответ, –
Вам королева шлёт привет,
И нам дала она наказ
Считать своим сеньором вас,
Свои услуги предложить вам.
Я первая клянусь служить вам
Усердно, преданно всегда.
И все пришедшие сюда
Девицы вам верны отныне.
Мы долго ждали вас в унынье
И рады видеть, господин,
Вас, лучшего из всех мужчин.

123

Голодный, мощный, страшный лев. – Поединок со львом со времен античности (Геракл) считался высшим проявлением мужества. Две лапы льва, вонзившиеся в щит, соотносятся с феодальной геральдикой.

124

Был плащ подбит отнюдь не белкой, / А чёрным, словно ежевика, / Пушистым соболем... – Эта деталь оказывается важной, потому что черным соболем был отделан и головной убор Короля-Рыболова: создается образно-смысловая связь между двумя волшебными королевствами.