— Не смотри на него! — крикнул я Клариссе.
Мы отвернулись, а Деймос взорвался золотым светом (его истинная божественная форма) и исчез.
Мы остались вдвоем, если не считать козлов из детского зоопарка, которые цеплялись за нашу одежду, выпрашивая что-нибудь поесть.
Мотоцикл снова превратился в колесницу с запряженными в нее лошадьми.
Кларисса опасливо посмотрела на меня, вытряхнула из волос солому и отерла пот с лица.
— Ты этого не видел! Ты ничего этого не видел.
— Ты здорово держалась, — усмехнулся я.
Она посмотрела на небо, начавшее краснеть за кронами деревьев.
— Забирайся в колесницу, — сказала Кларисса. — Нам еще предстоит неблизкий путь.
Через несколько минут мы были у паромного причала Стейтен-Айленда и тут сообразили: мы находимся на острове. Паром не брал на борт автомобилей. И колесниц. И мотоциклов тоже.
— Вот здорово, — пробормотала Кларисса. — И что же нам теперь делать? Гнать колесницу по мосту Верразано?
Оба мы знали, что времени у нас в обрез. Мы могли по мостам перебраться в Бруклин или Нью-Джерси, но в любом случае нам бы еще несколько часов пришлось тащиться до Манхэттена, даже если бы и удалось провести всех вокруг, сделав вид, что мы едем на обычной машине.
И тут мне пришла в голову одна мысль:
— Мы поедем напрямик.
Кларисса нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Давай-ка гони напрямик. Вперед! — Я закрыл глаза и сосредоточился.
Кларисса пребывала в таком отчаянии, что не колеблясь послушалась меня.
Она закричала «ийа-а!» и хлестнула лошадей. Они понеслись к воде. Я представил себе, как каменеет море и как твердеет поверхность волн до самого Манхэттена. Боевая колесница достигла полосы прибоя. Вокруг нас клубилось огненное дыхание лошадей, и мы по бурунам волн проскакали вплоть до самой гавани Нью-Йорка.
Мы прибыли на 86-й причал, когда закатное небо стало обретать пурпурный цвет. Авианосец «Неустрашимый», храм Ареса, серой металлической стеной воздвигся перед нами, на его посадочной палубе размещались истребители и вертолеты. Мы припарковали колесницу на пандусе, и я выпрыгнул из нее. Впервые я был рад оказаться на твердой земле. В жизни не приходилось делать ничего труднее — удерживать колесницу над волнами. От усталости я едва не падал с ног.
— Я, пожалуй, смоюсь отсюда, пока не появился Арес, — сказал я.
Кларисса кивнула.
— Он может тебя укокошить на месте.
— Поздравляю, — сказал я. — Ты, похоже, сдала экзамен по вождению.
— О том, что ты видел, Перси… — Она намотала вожжи на руку. — Я хочу сказать, о том, чего я боялась…
— Я никому не скажу.
Она, покраснев, посмотрела на меня.
— А тебя Фобос напугал?
— Да. Я видел лагерь в огне. Я видел, как мои друзья умоляют меня о помощи, а я не знаю, что мне делать. Целую вечность не мог пошевелиться. Стоял столбом как идиот. Я понимаю, что ты чувствовала.
Кларисса опустила глаза.
— Я… гм… пожалуй, я должна…
Казалось, слова застряли у нее в горле. Наверное, Кларисса в жизни никому не говорила «спасибо».
— Да ладно, не о чем говорить, — сказал я.
Я пошел прочь, но она окликнула меня.
— Перси!
— Да?
— Когда у тебя… гм… было это видение… твои друзья…
— Ты была среди них, — соврал я. — Только никому не говори, ладно? Или мне придется тебя убить.
На лице Клариссы мелькнула улыбка.
— Ну, пока.
— Пока.
Я двинулся к метро. День выдался нелегкий, и я собирался отправиться домой.
ПЕРСИ ДЖЕКСОН И БРОНЗОВЫЙ ДРАКОН
Один-единственный дракон может испортить тебе настроение на целый день.
Уж вы мне поверьте: я, как полукровка, повидал много всяких гадостей. Меня кусали, меня царапали, меня жгли факелом и травили. Я сражался с одноголовыми драконами, двухголовыми, восьмиголовыми, девятиголовыми… и драконами, у которых столько голов, что их до смерти не пересчитать.
Но в тот раз в переделке с бронзовым драконом я почти не сомневался, что мы с друзьями окончим жизнь в виде какого-нибудь драконьего «Роял канина».
Этот вечер начался вполне обычно.
Стоял конец июня. Я всего две недели назад вернулся из своего последнего поиска, и жизнь в Лагере полукровок постепенно возвращалась в свою колею. Сатиры гонялись за дриадами. В лесах выли чудовища. Обитатели лагеря развлекались и подкалывали друг друга, а наш директор, Дионис, превращал в кустарник всех, кто плохо себя вел. Короче, в лагере все было как всегда.
После обеда никто не разошелся, все ребята остались в павильоне для трапезы. Мы были возбуждены, потому что этим вечером предполагался захват флага, мероприятие само по себе весьма крутое.
Предыдущим вечером домик Гефеста провернул колоссальную операцию. Они захватили флаг у отпрысков Ареса (не без моей помощи, спасибо за поздравления!), а это означало, что домик Ареса жаждал крови. Ну да, эти ребятки всегда жаждут крови, но тем вечером они особенно пылали яростью.
В команду синих входили дома Гефеста, Аполлона, Гермеса и я — единственный полубог из домика Посейдона. Были и плохие новости: на сей раз дети Афины и Ареса (оба дома богов войны) объединились против нас в команде красных вместе с потомством Афродиты, Диониса и Деметры. Домик Афины владел вторым флагом, а капитаном у них была моя подруга Аннабет.
Что и говорить, Аннабет — из тех людей, кого лучше не иметь в стане врагов.
Перед началом игры она подкатилась ко мне.
— Эй, Рыбьи Мозги!
— Когда ты прекратишь так меня называть?
Аннабет знает, что я ненавижу это прозвище, ненавижу главным образом потому, что у меня нет подходящего ответа. Она — дочь Афины, что не дает особых поводов для дразнилки. Ну, то есть я хочу сказать, что Совоголовая или Премудрая — прозвища не очень.
— Да брось, тебе же нравится!
Она толкнула меня плечом — я так полагаю, это дружеский жест, — но на ней был полный греческий доспех, а потому я сморщился от боли. В серых глазах под шлемом сверкали веселые искорки. Нелегко классно выглядеть в боевых доспехах, но Аннабет это удавалось.
— Знаешь, что я тебе скажу, — она понизила голос, — сегодня ночью мы вас, конечно, разобьем, но если ты займешь безопасную позицию… например, на правом фланге… то я позабочусь, чтобы тебя не разорвали на мелкие кусочки.
— Ну, спасибо, — сказал я. — Только я всегда играю на выигрыш.
Аннабет улыбнулась.
— Встретимся на поле боя.
Она побежала назад к своим союзникам, а те принялись смеяться и хлопать о ее ладошку ладонями поднятых рук. Я никогда не видел Аннабет такой довольной, похоже, возможность побить меня была лучшим из всего, что могло случиться в ее жизни.
Подошел Бекендорф, держа под мышкой свой шлем.
— Ты ей нравишься, старик.
— Ну да, — пробормотал я. — Я ей нравлюсь в качестве учебной мишени.
— Да нет, они так всегда делают. Если девчонка пытается тебя убить, это значит, она в тебя втюрилась.
— Очень логично.
Бекендорф пожал плечами.
— Я в таких вещах разбираюсь. Ты должен пригласить ее на фейерверк.
Я не мог понять, шутит он или нет.
Бекендорф — староста в домике Гефеста. Такой здоровенный детина с постоянной ухмылкой на физиономии. Мышцы — как у профессионального бейсболиста, а на ладонях мозоли от работы в кузнице. Ему недавно исполнилось восемнадцать, и осенью он собирался поступать в нью-йоркский университет. Бекендорф был старше меня, а потому я прислушивался к нему, но от идеи пригласить Аннабет на фейерверк, что устраивают на берегу в День независимости — словно это самый подходящий денек для свиданий летом, — у меня даже живот скрутило.