– Знаешь… – она заправила волосы за уши – верный признак того, что она нервничает. – Насчет Бекендорфа и Селены. Все это заставляет задуматься о… важных вещах. О потере дорогих тебе людей.
Я кивнул. Мой мозг выхватывал какие-то случайные детали, отметил, что Аннабет по-прежнему носит сережки в виде сов – подарок ее отца, невероятно мозговитого преподавателя военной истории из Сан-Франциско.
– Э-э-э, ага, – проговорил я, запинаясь. – Вроде того… с твоей семьей все в порядке?
Ладно, знаю, вопрос дурацкий, но я нервничал, так что не придирайтесь.
Аннабет озадаченно нахмурилась, потом кивнула и с воодушевлением сказала:
– Этим летом отец хотел свозить меня в Грецию. Всегда хотела увидеть…
– Парфенон, – вспомнил я.
Она смущенно улыбнулась.
– Ага.
– Не переживай, это лето не последнее, верно?
Не успел я договорить, как сообразил, что замечание на редкость тупое.
В самом ближайшем будущем мои дни «пресекутся», меньше чем через неделю Олимп может пасть. Если эре богов придет конец, мир, который мы знали, погрузится в хаос, на полубогов станут охотиться, пока не истребят, и следующее лето просто не наступит.
Аннабет уставилась на свой листок с отчетностью и пробормотала:
– «Тройка» из-за старосты-неряхи. Давай закончим обход и пойдем обратно к Хирону.
По дороге к Большому дому мы дочитали последний отчет, накорябанный от руки на кленовом листе. Эта записка испортила мне настроение еще больше (хотя куда уж больше?).
– «Дорогой Гроувер, – прочитал я вслух. – Леса под Торонто атакованы гигантским злобным барсуком. Пытались последовать твоему совету и призвать силу Пана. Безрезультатно. Многие деревья наяд погибли. Отступаем к Оттаве. Пожалуйста, посоветуй что-нибудь. Где ты?» Подпись: «Глисон Хедж, протектор».
Аннабет поморщилась.
– От него нет совсем никаких вестей? Он даже по вашей мысленной связи ничего не передает?
Я уныло покачал головой.
С прошлого лета, после того как погиб бог Пан, наш друг Гроувер все больше и больше от нас отдалялся. Совет козлоногих старейшин относился к нему как к изгою, но Гроувер все равно путешествовал вдоль всего Восточного побережья, чтобы нести всем слово Пана и убеждать духов природы защищать их собственные маленькие островки дикой чащи. Он возвращался в лагерь всего пару раз, повидать свою подружку Можжевелу.
В последний раз я получил он него известие, когда он в Центральном парке пытался объединить дриад, но вот уже два месяца как от него не было никаких вестей, они не доходили. У нас с Гроувером была мысленная связь, поэтому я надеялся, что узнаю, если с ним что-то случится. Гроувер однажды мне сказал, что, если он умрет, эта мысленная связь может убить и меня тоже, правда, я сомневался в том, что так оно и есть.
Интересно, он по-прежнему в Манхэттене? Потом я вспомнил про свой сон и рисунок Рейчел, на котором над городом собирались темные тучи, а у Эмпайр-стейт-билдинг стояли армии.
– Аннабет, – я остановился у площадки для тетербола[6]. Знаю, я напрашивался на неприятности, но кому еще я мог доверять? К тому же я всегда полагался на советы Аннабет. – Слушай, мне тут приснился сон про, хм, Рейчел…
Я пересказал свой сон, упомянул даже о странном детском портрете Луки.
Какое-то время Аннабет молчала, потом так сильно скрутила свой свиток с результатами инспекции, что он порвался.
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Не уверен. Ты – лучший стратег из всех, кого я знаю. Если бы ты была на месте Кроноса и планировала свои дальнейшие действия в этой войне, что бы ты стала делать дальше?
– Использовала бы Тифона как отвлекающий маневр, а потом, пока боги на Западе, ударила бы прямо по Олимпу.
– Именно это нарисовано на картине Рейчел.
– Перси, – голос Аннабет напряженно зазвенел, – Рейчел – всего лишь смертная.
– Но что, если ее сон вещий? Те два титана говорили, что разрушение Олимпа – вопрос нескольких дней. Один из них сказал, что у них в запасе еще много сюрпризов. А что касается этой картины, на которой Лука изображен ребенком…
– Нам просто нужно быть наготове.
– Как? – спросил я. – Взгляни на наш лагерь, мы даже между собой не можем договориться. А мою глупую душу вообще скоро «пожнут».
Аннабет швырнула свиток на землю.
– Я знала, что нельзя показывать тебе пророчество, – в ее голосе звучали злость и боль. – Теперь ты просто напуган, а когда ты чего-то боишься, то бежишь от этого.
Я изумленно уставился на нее.
– Я? Бегу?
Девушка шагнула ко мне, так что теперь мы стояли нос к носу.
– Да, ты. Ты трус, Перси Джексон!