Во весь этот день достойный педагог не говорил мне более ни слова. В пять часов классы кончились, и я поспешил домой, вспоминая все, что происходило в школе.
Бабушка и матушка очень любопытствовали знать, что со мною было; первая надеялась, что меня высекли, вторая, что нет; но я не хотел отвечать им. Я принял гордый и равнодушный вид, потому что был сердит на матушку и ненавидел бабушку. Одна только тетушка Милли не напрасно меня расспрашивала. Когда мы остались одни, я рассказал ей все, что случилось; она просила меня не сердиться и сказала, что будет стараться, чтобы со мною не обходились так дурно.
Я отвечал, что если со мною будут дурно обходиться, то я непременно отомщу за себя. Потом я пошел в казармы к капитану Бриджмену и все рассказал ему. Он советовал мне смеяться над линейкою, ферулою и розгами, показал необходимость ходить в школу и учиться читать и писать, но в то же время осуждал поведение мистера О'Таллагера и велел мне противиться его несправедливости и жестокости, обещая помогать мне, если я буду прилежно учиться.
Ободренный покровительством и советами двух друзей моих, я решил учиться как можно лучше, но не переносить никаких обид от своего учителя. Я хотел за всякое наказание сыграть с мистером О'Таллагером какую-нибудь штуку и с таким похвальным намерением заснул крепким сном.
ГЛАВА VI
Когда на другое утро тетушка Милли разбудила меня и сказала, что пора завтракать - и идти в школу, мне показалось, что в последние двадцать четыре часа - два года пронеслись над моею головою. До вчерашнего дня я никогда не знал притеснений, и кровь моя кипела от негодования; я чувствовал себя способным на все.
Я столько же сердит был на матушку и бабушку за то, что они отдали меня в такое место, сколько и на мистера О'Таллагера. Вместо того, чтобы идти и поздороваться с матушкою, я не обращал внимания ни на нее, ни на бабушку, к обиде первой и удивлению последней, которая спросила: "Что у тебя за манеры сегодня? Отчего ты не пожелаешь мне доброго утра?"
- Оттого, бабушка, что я еще недостаточно пробыл в школе, чтобы выучиться манерам.
- Поди и поцелуй меня перед уходом, - сказала матушка.
- Нет; вы отдали меня в школу, чтобы меня там били, и я никогда более не буду целовать вас.
- Негодный мальчик! - вскричала бабушка. - Какое у тебя злое сердце!
- У него не злое сердце, - сказала тетушка Мил ли. - Напрасно сестра сначала не узнала, в какую школу отдала его.
- Я сама знаю, - отвечала бабушка, - там он не смеет шалить.
- Не смею? - вскричал я. - Так буду же, и не только там, но и здесь. Я надоем всем, и даже вам, бабушка, или пусть я умру на месте.
- Как, негодный мальчишка, разве ты не знаешь...
- Знаю, знаю, но помните, что я умею кусаться. Молчите лучше, бабушка, или, как говорит наш учитель, это может дурно кончиться.
- Каков мальчик? - вскричала бабушка, всплеснув руками. - Уж дожить мне до того, что тебя повесят, неблагодарный!
- Не зовите меня неблагодарным, - отвечал я, обняв тетушку Милли и целуя ее. - Я могу любить тех, которые меня любят.
- Так ты не любишь меня? - с упреком спросила матушка.
- Вчера я любил вас, но сегодня нет; но мне пора идти, тетенька; готова ли моя корзина? Я не хочу, чтобы отец отводил меня в школу; я могу без него идти, и когда не захочу идти, так не пойду; помните это, матушка.
Сказав это, я схватил корзину и вышел из комнаты. Я узнал, что по уходе моем происходило долгое совещание; матушка, узнав от тетушки Милли, как обходился со мною мистер О'Таллагер, хотела тотчас взять меня из школы; бабушка утверждала, что все, что я говорил, есть сущая ложь, и угрожала уехать из Чатама с тетушкою, если меня не оставят в школе. Так как матушка не могла расстаться с тетушкою Милли, то бабушка настояла на своем.
Я пришел вовремя и сел возле своего учителя. Я сделал это вследствие долгого разговора с капитаном Бриджменом, который сказал мне, что хотя мистер О'Таллагер называл линейку наказанием 1, ферулу 2 и розги 3, и хотя их считали, чем больше номер, тем хуже; однако капитан доказывал противное, узнав это на опыте, когда сам был в школе. Он советовал мне никогда не протягивать руки к феруле, хотя за этот отказ меня высекут, и уверил меня, что когда часто секут, то розги не имеют уже никакого действия. Теперь я рассудил, что вернейшее средство избежать линейки состояло в том, чтобы сесть ближе к учителю, которому тогда слишком близко бросать ее мне в голову; я хотел спасти благороднейшую часть тела и предоставить другую на волю мистера О'Таллагера. Надо отдать ему справедливость, он не заставил меня ждать.
- Поди сюда, мистер Кин. Что у тебя за манеры? Отчего ты не пожелаешь доброго утра своему учителю? Умеешь ли ты читать?
- Нет, сударь.
- А знаешь азбуку?
- Не совсем, мистер О'Таллагер.
- Не совсем! Я думаю, две буквы из двадцати шести; видно, что дома не особенно заботились о твоем воспитании. Но неужели ты думаешь, что классический ученик и джентльмен, как я, стану сам учить тебя азбуке? Ты ошибаешься, мистер Кин; ты узнаешь ее из вторых рук. Где Тим Рудель? Ты, Тим, учи мистера Кина азбуке и в то же время знай свои уроки, а то это может дурно кончиться; а ты, мистер Кин, если не выучишь сегодня всей азбуки, то получишь наказание No 2, а после и следующее. Ну, пошел же, необразованный негодяй; а ты, Тим, получишь No 3, если не выучишь его и сам не будешь знать урока.
Я был очень доволен таким распоряжением; я решился учиться и старался вдвойне, чтобы спасти от наказания бедного Тима.
Через три часа я знал свой урок в совершенстве, и Тим, которого вызвали прежде меня, также знал все без ошибки, к огорчению мистера О'Таллагера, который заметил:
- Так ты выскользнул из моих рук, мистер Тим, но я доберусь до тебя и до Кина.
Перед обедом позвали и меня. Зная свой урок, я был совершенно покоен.
- Какая это буква? - спросил мистер О'Таллагер.
- А, В, С, D, Е.
- Ах ты, негодяй! Ты думаешь избежать наказания?
- V,X,P,O.
К крайнему удивлению мистера О'Таллагера, я сказал все буквы без ошибки; но вместо похвалы, получил выговор.