Мих. ВАЗОВСКИЙ
ПЕРСОНА НОН ГРАТА
Литературные пародии
Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА
© Издательство ЦК КПСС «Правда».
Библиотека Крокодила. 1986 г.
Со времени выхода предыдущей книжки. Как и было намечено. Еще выше. Еще глубже. Еще шире. И это в принципе для меня характерно. Всего лишь три года назад. А теперь уже. И давно. И прочно.
Приведу некоторые цифры. Пародии — на 7 %. Рассказы — на 8 %. А повести и пьесы на целых 9. Исходя из среднего. А если в пересчете на миллиметры, то вообще. Весомая победа. Ощутимый вклад. И это когда. Что вселяет надежду.
Нельзя не сказать и о. Потому что до сих пор еще не. Объективные трудности. Слишком короткий срок. Непроторенным путем. Нельзя не учесть и погодные условия.
Исходя из, буду и впредь. И выше. И глубже. И шире. С творческим подъемом. Прямым курсом. Неукоснительно. Так как знаю. А это — залог!
«Я НЕ ПИШУ ДЕТЕКТИВОВ!»
Сегодня мы в гостях у Епифана Самсанова — прозаика, автора таких, не побоимся этого чуждого нам слова, бестселлеров, как «Адрес милиции известен», «Бриллиантовый зуд», «Взорвать и разровнять», «Лучше смерти может быть только жизнь». Епифан Епифанович давно и прочно принадлежит тому поколению, которое знает, к чему стремится. Неудивительно, что писатель целиком посвятил себя такому трудному, а порой и нелегкому жанру — приключенческой литературе.
— Я рос в обычной семье, — доверительно рассказал нам Самсанов, — в которой поэтому всегда было место подвигу. Мой отец стоял на часах. Вернее, сидел: он работал часовых дел мастером. Образно выражаясь, небо над головой охраняла и моя мать: она трудилась вахтером в обсерватории. Стало быть, еще с молоком я всосал настоящую цену хлебу, маслу, яйцам и шпротам. Это оставило неизгладимый след на всю жизнь. Трудовые мозоли — это понятие я натер себе с детства.
Да, тернистым был путь Епифана Самсанова в литературу: не один десяток лет он учился в школе, потом не окончил институт, переменил немало профессий и жен. Но куда ни бросала его судьба, будущий мастер остросюжетной интриги всегда оставался верным самому себе, своему стержню, своей изюминке, которую заботливо запекли в него добрые руки старших и младших товарищей. Но вот настоящая удача: роман! Роман с сотрудницей одного издательства, где выпускается литература для юношества.
— Первая книга писалась трудно, — вспоминает Епифан Епифанович, — целых две недели. Но уже в ней я определил свое кредо: убийства, погони, засады, бескомпромиссные схватки — это всего лишь фон, повод изобразить Человека — во всей его красоте и наготе. Я не пишу детективов, нет! Разве произведения Достоевского, изобилующие преступлениями, это детективы? Мы с Федором Михайловичем копаем глубже. Экстремальная ситуация для меня — своеобразная отмычка к той жизненной кассе, которую каждому уважающему себя писателю необходимо открыть.
Нам посчастливилось заглянуть на творческую кухню Самсанова: несколько табуреток, кухонный стол, мойка, электроплита — все это располагало к задушевной беседе.
— Я пишу регулярно, — поделился Епифан Епифанович сокровенным, — с девяти до шести, перерыв на обед с двух до трех. Ну, естественно, суббота — короткий день, воскресенье — выходной. Вечно бываю недоволен уже готовым: каждую вещь хочется видоизменить, перекроить, а главное — переиздать.
— Многие ваши произведения экранизированы, — спросили мы, — что вы думаете по этому поводу?
— Мне всегда кажется, что при переводе моих книг на экран теряется их глубина, широта и особенно долгота. А это, знаете, больно ранит.
— И, наконец, традиционный вопрос: ваши творческие планы?
— Планы, как всегда, перспективные. На днях я уезжаю в поездку по странам Европы, Азии и Африки — собирать материалы о буднях участкового инспектора из таежного городка. В театре на Малой Маросейке принята моя новая пьеса «Линия отрыва» — в ней я пытаюсь освоить модный ныне жанр политической драмы: действие происходит во всех горячих точках планеты одновременно. И, наконец, на телевидении близятся к завершению съемки семнадцатисерийного фильма по моему сценарию — «Агент продолжает действовать». Эта полуисторическая картина расскажет об агенте царской разведки Сергее Сергееве, который по фальшивой легенде попадает в Америку, становится вице-президентом и возглавляет борьбу с рабовладельцами Юга…
Мы прощаемся с Епифаном Самсановым — человеком детективной судьбы, так много внесшим в нашу литературу и еще больше вынесшим из нее!
«ИСЦЕЛЕНИЕ» ПОЛЯ БАНДЕРОЛИ
Публикуем (со вполне понятными сокращениями) репортаж северо-западного журналиста Поля Бандероли, а также комментарии нашего члена-корреспондента Д. Д. Тещенко (со вполне понятными добавлениями).
Года четыре назад в одной научной полемике мне откусили ухо. Как говорится, потеря небольшая, но фасад был слегка подпорчен. Я обращался в частные клиники Европы, килограммами пил гормоны, феноны и лимоны с мумиё, облучался и коагулировался, однако ухо не прорастало. Что было делать? И вот однажды мне на глаза попалась заметка о таинственном врачевателе с острова Новый Саламандер. Мало веря в успех, я собрал свой дорожный кейс и отправился в Океанию.
Не стану описывать все путевые приключения. Меня душили удавы, я тонул в голубых лагунах, а дикие племена пытались выкрасть мои сигареты. И все же я добрался до цели. Нагие девушки в национальных сандалиях исполнили вокруг меня ритуальный танец. Нагие юноши с бумерангами в руках сделали то же самое. Нагие старухи провели меня в двухэтажную хижину, где сидели нагие мужчины. Среди них выделялся один — немочью, набедренной повязкой и обилием насекомых на теле. Я сразу понял, что это профессор.
— Ухо! — сказал я приветливо. — Надо шлеп-шлеп. Если можно.
— Шлеп-шлеп стоит мани-мани, — ответил кудесник.
Мы быстро договорились. Ученый усадил меня на циновку, провел шершавой ладонью по моему виску и, отстранившись, с недюжинной силой плюнул на место откушенного уха.
— Бай-бай, — произнес он удовлетворенно. — Кергуду, цоб-цобэ!
Разгневанный этим шарлатанством и не заплатив ни единого цента, я покинул его хижину. Каково же было мое смущение, когда спустя сутки у меня проросло недостающее ухо! Со словами признательности я послал в далекую Океанию обещанный гонорар. Но вскоре деньги вернулись: по информации губернатора Нового Саламандера, старик скоропостижно скончался от насморка. Он унес в могилу тайну своего медицинского искусства…
Разочарую читателя: тайны не существует. Кто действительно поверит, что первобытнообщинный дед, в антисанитарных условиях, без какой-либо медицинской аппаратуры, мог регенерировать сложный человеческий орган? (Речь идет именно о регенерации, а не о трансплантации, что могло бы выглядеть все же более убедительно.) Объяснение, на мой взгляд, кроется и не в составе слюны (сделать ее химический анализ теперь невозможно). Я склоняюсь к версии о самовнушении. При этом не отрицаю и элемент гипноза. Причем массового (вполне вероятно, что новое ухо — оптический обман). Не исключено и запоздалое срабатывание медикаментозных средств, применявшихся в частных клиниках (впрочем, что хорошее они могли прописать и, главное, за какую цену?!). Один факт, что океанский «профессор» скончался от насморка, сам говорит за себя. Хотелось бы подчеркнуть, что в нашей стране от насморка уже давно никто не умирал. Широко развитая сеть медицинских учреждений, своевременная диспансеризация, вакцинация и простая сморкация позволяют успешно бороться с этим недугом. Достаточно сказать, что если в 1980 году продолжительность течения насморка в крупных городах Союза составляла 7 суток, то к двухтысячному году она составит всего неделю!