Центральная аллея, затененная липами, поглотила Ржанкова в его пятнистой униформе. Через десять минут (осталось двадцать пять) он возник на пороге приемной командующего, и у сидевшего за столом подполковника Потанина поползли вверх брови. Офицер по особым поручениям при командующем Группой не верил, разумеется, в диверсантов, захватывающих штаб Группы, однако и Ржанкова узнал не сразу. Какие черти принесли начальника отдела военной контрразведки с утра пораньше, да еще в камуфлированной полевой форме?
Понедельник был вообще тяжелый день. День докладов командиров частей и соединений командующему. И день доклада самого командующего министру обороны о том, что было вчера и будет завтра здесь, в Группе, несущей службу в центре Европы, впереди пограничных застав своей страны.
Потанин вложил в стаканчик остро заточенные, как любит командующий, карандаши и сказал:
— Напугали, Геннадий Николаевич. Честное слово, напугали. Никак, думаю, рейнджер какой… Уж было приготовился приемную оборонять.
Полковник Ржанков, мягко ступая по паркету в ботинках с высокими берцами, посмотрел в окно, покачал головой и затем с видимым удовольствием устроился в глубоком кресле:
— Какие, к черту, рейнджеры в наше время? Придет срок, и вы, дорогой Алексей Викторович, сами по описи сдадите свой кабинет и эту приемную представителям форума… фронта… движения… Поглядим, что за партия выцарапается к власти.
Потанин оглядел приемную, обшитую светлым деревом, через приотворенную дверь бросил взгляд в кабинет командующего, обставленный солидно и основательно — на годы. Жаль будет оставлять обжитые стены. Ржанков прав: придет день и час…
В никелированном чайнике закипела вода.
— Вам с сахаром или без? — спросил Потанин, доставая из тумбочки чашки и банку кофе в гранулах.
Ржанков не успел ответить. Под окном туго прошуршали шины подъехавшего лимузина и отчетливо лязгнула дверца.
— Командующий, — вздохнул Потанин, запихивая кофейные чашки обратно. — Теперь до самого вечера круговерть без продыха.
Поднимаясь с кресла навстречу генерал-полковнику Фокину, Ржанков словно впервые увидел его. Так бывает: ночь, проведенная без сна, сообщает взгляду необыденную остроту. Геннадий Николаевич подметил мешки под глазами и микроскопические кровяные ниточки лопнувших сосудов, непробритые морщины на лице командующего. Фокин выглядел старше своих пятидесяти пяти, но высокая кряжистая его фигура была скроена с большим запасом прочности. Рубашка-безрукавка оставляла открытыми сильные руки, прямые плечи выглядели шире от простроченных золотым зигзагом погонов с тремя звездами в ряд.
Сейчас Ржанков протянет командующему коричневый конверт, хрустящий на сгибах, почти невесомый, и на плечи и на сердце командующего тяжелым камнем ляжет аэродром. Большой аэродром со всем сложным хозяйством, с вертолетными стоянками, двухэтажкой командно-диспетчерского пункта и метеополигопом. А еще — весь городок, выросший за многие десятилетия под боком аэродрома. ДОСы — дома офицерского состава — и казармы, офицерский клуб и детский садик. И самое главное — люди, чья жизнь становилась залогом в игре без правил.
Ладонь командующего была ухватистой и крепким — рукопожатие.
— Понимаю, что не порадуете, — сказал он Ржанкову, окидывая взглядом его измятую полевую форму. — Поэтому сразу — самое худшее.
Ржанков протянул конверт:
— Прочитайте. Оригинал у меня, это — перевод на русский.
Они вместе прошли в кабинет, командующий грузно опустился в крутящееся кресло и включил вентилятор.
«Последнее предупреждение русскому начальнику гарнизона.
После семи часов утра понедельника, как только один-единственный вертолет взлетит или сядет на аэродроме вблизи Охотничьей Деревни, мы будем мстить.
Безумные и непонятные полеты крадут спокойствие тысяч людей из недели в неделю, из года в год. Поэтому, если оставляете без внимания наши обращения, мы начнем террористические акции против русских. Мы знаем, как можно незаметно войти в ваши дома и казармы. Мы знаем, куда и как можно подложить подрывные и поджигательные приспособления, чтобы причинить наибольший вред человеческой жизни.