— Люк, есть мысли? — Мистер Сангетти стоит прямо перед нами. Как, черт возьми, он тут оказался?
Люк откидывается на спинку стула, сплетая пальцы в замок за головой, и выпрямляет, скрещивая, свои длинные ноги под столом. Его взгляд направлен вверх на мистера Сангетти.
— Ну, единственную причину на самом деле выделить нереально. Первый Крестовый поход даже не был религиозной войной. Думаю, Римский Папа Урбан боялся, что Константинополь нападет на него, поэтому искал способ выиграть время и улучшить свое положение.
На секунду мистер Сангетти замирает, широко распахнув глаза, а затем поворачивается и идет к передней части класса.
— Ну, полагаю, это может считаться одним из мнений по данной проблеме. — Он поворачивается лицом к ученикам. — Необязательно верным. Но все же мнением.
Люк подается вперед, его глаза блестят. Но на лице спокойная улыбка.
— Ну, если в это вы не верите, существует так же версия, что Крестовые походы — просто большой план по захвату власти, а еще есть мнение, что кучке французской знати было настолько скучно, что они не знали, чем еще заняться.
И старое клише «его спас звонок» становится реальностью, вот только не ясно, кого именно он спас: Люка или мистера Сангетти.
Я поворачиваюсь к Люку.
— Люцифер?
— Да, Мэри Фрэнсис?
Я негодующе смотрю на него.
— Твое имя Люцифер? Как у дьявола?
На его лице снова эта непонятная хитрая усмешка.
— Во плоти. Это обычное имя для тех мест, откуда я.
Я встаю из-за парты.
— И где же это?
Его глаза вспыхивают, голодные, напряженные.
— Там, где ты никогда не бывала.
Я вздрагиваю и качаю головой.
— И чего только некоторые родители не творят со своими детьми.
Что-то непонятное мелькает в его глазах цвета обсидиана, пока мы направляемся к выходу из класса.
— Дай-ка угадаю, Мэри Фрэнсис… из доброй семьи католиков с… подожди, не говори мне… восемью детьми?
— Пятью. — Мне не нравится его тон. — До скорого, — говорю я, поворачивая к кафетерию.
— До скорого, — соглашается он, и я прямо чувствую, как обжигает спину его взгляд, пока я иду по коридору.
Я вплываю в кафетерий в общем потоке людей и нахожу Тейлор и Райли за нашим обычным столом, прямо у двери, чтобы, при необходимости, можно было легко смыться. Стены, пол и столы в кафетерии приятного рвотно-зеленого цвета, поэтому, если что, настоящая рвота на них заметна не будет. Один взгляд на все это, как всегда, вызывает у меня тошноту.
Райли склонилась над книгой и ковыряется гнутой вилкой в салате. Тейлор нетерпеливо подпрыгивает на своем стуле, и ее светлые с розовыми прядями волосы вздрагивают вместе с ней. Глядя на ее неусидчивость и жаждущий блеск в глазах, я понимаю, что у меня нет никаких шансов оставить Люка только себе. Она знает.
Но, несмотря ни на что, Тейлор всегда была тем, кто мне нужен. Потому что мы понимаем друг друга. Мы обе установили собственные границы, за которые никогда не пытаемся попасть. Мы уважали границы друг друга с самого первого дня нашего знакомства. Я не знаю, что она прячет за ними, а она никогда не спрашивает о том же у меня. Мне не приходится бояться, что Тейлор попытается прорваться сквозь мою защиту. Так же, как и ей.
Райли со всеми своими чувствами, напротив, весьма опасна. Впервые я увидела ее, когда Анжелика Престон впечатала ей в лицо шоколадно-мятный рожок. Мы с Тейлор как раз подходили к магазину мороженного, когда Анжелика прижала Райли к стене здания. Все, что я помню, это какие-то обидные слова, вылетающие изо рта Анжелики со скоростью света, кажется, что-то про «жирную задницу», и затравленный, униженный взгляд Райли, из чего сразу стало ясно, что это не какая-то безобидная шутка в кругу друзей. Даже не останавливаясь ни на мгновение, чтобы подумать, я отдернула руку Анжелики от Райли и выкрутила ее за спину. И, в ту же секунду, я обзавелась неожиданным другом и смертельным врагом.
Если посмотреть на Райли сейчас, то можно сразу понять, от той девочки ни осталось и следа. Она по-прежнему не худышка, но в том смысле, в котором это сводит с ума парней. Я поставила бы все свои деньги на то, что именно в тот момент, когда Райли стояла, прижатая к кирпичной стене магазина, измазанная шоколадно-мятным мороженным и униженная, она поклялась себе похудеть.
— Сексуальный! — говорят они хором, когда я бросаю сумку с книгами на пол.