-- Это на тебе он сошёлся, а Арсен настоящий. Все эти годы он был моей семьёй, он, его жена, его дети. Он, а не ты! Той самой, настоящей семьёй, где есть уважение и доверие, и он меня любит, потому что он знает, что мне нужно, и он помогает мне этого добиться, а ты привык всех топить.
-- А ты думаешь, что он такой золотой?
-- Да! Потому что он такой и есть. И знаешь, за что я его особенно уважаю, -- она зло ухмыльнулась, -- потому что точно в такой же ситуации, как и у нас с тобой, он свою жену поддержал. Он зубами вырвал её от другого, голову готов был сложить за чужого ребёнка, ребёнка от другого мужчины, который ещё даже не родился, потому что он считал его своим, потому что он стал его отцом! И никто не смеет сказать, что этот сын не его, потому что он настоящий мужчина, потому что он любит его, больше, чем самого себя, он его первенец, он его жизнь. Вот, что такое любовь, а не те жалкие слова, что ты говоришь мне сейчас. А этот унизительный развод... зачем?
-- Потому что я никогда не дал бы тебе развод, если бы ты попросила. Я хотел удержать тебя... но я понимал, что тебе нужно жить дальше и пришло время что-то решать. Я не хотел тебя отпускать. Никогда. И сейчас не хочу.
Он встал с кровати и сделал два шага к Лере, но она отвернулась, не могла смотреть в его глаза.
-- Прости за то, что вместо настоящего мужика, тебе досталось вот такое чудовище. Но я люблю так, как умею. И люблю только тебя. Сегодня Борис пришёл ко мне и сказал, что ты беременна, и попросил отговорить от аборта, -- после этих слов Лера резко повернулась и её лицо скривилось в панике, что он только по чужой просьбе стоит сейчас здесь, -- я пойму, если ты не простишь мне тех слов, и поступков, но ребёнок здесь не причём. Я знаю, что ты будешь для него лучшей матерью. Потому что ты лучшая во всём. И ты заслужила это.
-- Я не могу тебя больше слушать...
-- Не плач, я прошу тебя.
Синицкий подошёл ближе и стал перед Лерой на колени, она тонула в слезах, но не оттолкнула его, когда тот прижался лицом к её животу и крепко обнял.
-- Прости меня, родная.
Лера молчала, даже плакать перестала, немного пошатнулась, когда внизу живота потянуло сильнее. В этот момент Синицкий отпрянул от неё, но продолжая стоять на коленях, смотрел, как побитый пёс и ощущал себя так же. Если бы только Лера знала, сколько раз он винил себя в тех словах, в том своём решении. Сколько раз он вспоминал тот её взгляд, когда она вышла из его машины у клиники, его словно самого по живому резали, но он считал, что поступает правильно, что ей так будет легче. И сейчас понимал, того что было, не вернуть, а как исправить, он не знает.
-- Мне уйти?
-- Не-е-ет...
Она заплакала ещё сильнее, и опустилась к нему, обняла двумя руками лицо и пыталась запомнить его, именно в этот момент, для неё это так важно, видеть его сейчас.
-- Не бросай меня, ты мне так нужен, Саша. - Она прижималась холодными мокрыми щёками к его лицу и ловила его дыхание. - Я тебя люблю...
Резкая пронзительная боль появилась внутри и не утихала, заставила негромко простонать и полностью зажаться. Она обхватила живот, и разжать руки больше не могла.
-- Лера, что?!
Его испуганный взгляд, он словно чувствует всю её боль, никогда Лера не видела Синицкого таким растерянным. Потом его вытеснили врачи и медсёстры, был слышен голос Арсена, но суть его слов она разобрать уже не смогла.
В коридоре клиники, в разных углах стояли Арсен и Синицкий, оба молчали и нервно вздыхали, стараясь не встретиться взглядами. Леру увезли всего полчаса назад, но позади, была словно вся ночь. Напряжение давило на сознание, и оно постепенно отключалось, в какой-то момент Синицкий не выдержал и просто отвернулся к стене, с силой ударяя по ней кулаком. Уже через пару минут за спиной услышал мужские голоса, люди говорили на армянском.
-- Бари эреко (добрый вечер), дядя Арик, -- послышалось с явным южным акцентом.
-- Барев, тхерк (привет, ребята).
Почему-то сразу захотелось повернуться, хотя бы просто для того, чтобы посмотреть, на того, кто пришёл, но повернувшись, Синицкий застыл в изумлении: с Арсеном в тот момент по очереди обнимались оба его сына (сыновья Синицкого). Они разговаривали на армянском, и совершенно не задумывались над сказанным, словно это был их родной язык, даже акцент совпадал. После объятий и ещё нескольких фраз, дети, наконец, заметили и его.
-- Привет... -- Удивился Вова и сразу растерялся, потом несколько неуверенно улыбнулся и протянул руку для приветствия, Вадим же, только глянул исподлобья и тут же отвернулся. - И ты здесь?
-- Судя по всему, моему здесь присутствию, вы удивлены куда больше...
-- А чего ты ждал?! - Бросил Вадим, но тут же притих. - В отличие от тебя, Арсен всегда был рядом. - Добавил он, как только тот отвернулся. В глазах Вадима горела нездоровая злость, но он её сдерживал.