Тут же Синицкий связался с секретарём и вызвал машину. На Леру не смотрел, а если и поворачивался в её сторону, то намерено отводил глаза, чтобы не встретится взглядом. На улицу вывел её, держа за плечо, просто тащил за собой, как что-то непотребное, неприятное. Посадил в машину и тут же захлопнул дверь. Пока он сам приехал домой, Лера уже успела нарыдаться вдоволь, думала, что успокоилась, но увидела мужа в дверях спальни и влилась в свою истерику с двойным усердием.
– Собирайся, мы едем к врачу.
– Зачем?
– Собирайся.
Он резким движением открыл двери шкафа-купе, вытянул оттуда первую попавшуюся вешалку и швырнул Лере платье.
– И приведи себя в порядок.
Его тон, его обращение – всё это было таким чужим и непонятным. Лера даже плакать перестала, когда, наконец, встретилась с ним взглядом, почувствовала в этот момент резкую боль в сердце, но промолчала… ей просто нечего было сказать своему «такому» мужу.
– Ну, что я вам могу сказать, – жевал губами врач, вытирая луч аппарата УЗИ, – срок слишком маленький, что бы утверждать что-то наверняка. Ну… приблизительно четыре недели, может, чуть больше, может, чуть меньше. Как только плод подрастёт, скажу точнее, а пока, – он развёл руками, – что есть, то есть.
Леру Синицкий вывел за дверь, а сам о чём-то ещё разговаривал с врачом и, конечно, она догадывалась, о чём тот так выспрашивал, и от этого становилось только больнее.
Они были уже дома, Лера сидела на широком диване в гостиной, Саша в это время налил себе выпить, а так как пил он очень редко, да ещё и днём, выводы напрашивались сами собой. Он искоса поглядывал на Леру, как она хмурится, как смотрит в одну точку, намерено шумно выдохнул и громко поставил бокал на стол. Шёл к ней, медленно, степенно, точно кот. Он странно улыбнулся, словно выдавливает из себя эту улыбку и присел рядом. Минуту не решался ничего предпринимать, но потом робко положил ладонь на её коленку и несильно сжал.
– Лера, надо делать аборт. – Он внимательно следил за её реакцией, но она только шумно всхлипнула. – Пойми, врач сказал, что чем раньше это сделать, тем меньше вероятность осложнений.
Он говорил вкрадчиво, подбирал слова, голос бархатный и, если бы сказал что-нибудь другое, то его наверно, следовало бы обнять, но…
– Лерочка, девочка моя, у нас ещё будут дети, наши с тобой дети. Надо просто принять решение. Ты же умная и всё понимаешь, это будет правильно.
– Но это тоже наш ребёнок…
– Твой ребёнок, Лера. – Резко перебил он и напрягся, понимания не случилось.
– Мой?.. А как же твои дети…
– Лера, прекрати! Не мешай всё в одну кучу!
Синицкий с дивана подскочил и начал метаться по комнате.
– Это не куча, это наша с тобой жизнь. Ты же не можешь вот так просто взять и вычеркнуть этот факт.
– Могу!
– А как же я?
Задохнулась от его резких слов, брошенных, как кость голодной собаке. Она говорила, говорила, но не узнавала его, Сашу словно подменили и нет больше того улыбчивого соблазнителя, который голос повышает только на работе, нет того надёжного мужчины, который во всём её поддерживал.
– Лера, не будь ребёнком.
– Мне девятнадцать, а тебе почти тридцать…
– И что? Это повод делать вид, что ты ничего не видишь и не слышишь?
– Саша, я тебя не понимаю. Это ведь твой ребёнок…
– А если не мой? – Крикнул он и Лера вздрогнула.
– Но…
– И никаких «но»!
Он хлопнул дверью и закрылся в своём кабинете. В таком же стиле они продолжали жить ещё две недели. Лера забросила работу, практически не выходила из своей комнаты, не вставала с постели. С каждым днём напряжение в доме только росло, Синицкий гнул свою линию и не желал выслушивать каких-либо доводов, пока в один ужасный день не сорвался на откровенный крик, от которого Лера горько заплакала.
– И не надо лить слёзы, ты сама во всём виновата! – Кричал он, отдирая её руки, приложенные к лицу.
Так и не понял… Она закрывалась не от слёз – она закрывалась от него, от его крика, от злобного взгляда, а он кричал от этого только сильнее. Смятое покрывало путалось в ногах, а Синицкий больно держал её за руки и тряс, доказывая свою правоту. Его голубые глаза были практически чёрными, страшными, казалось ещё одно слово, один взгляд и он её ударит.
– Ты сделаешь аборт! А иначе… – Он не договорил, скорее всего, и сам не знал, что сказать, но это была последняя капля её терпения.
– Иначе что? – Проговорила она ровным тоном, настолько спокойно, что Синицкий пришёл в себя.