Как она умудрялась доводить его до состояния бешенства, Синицкий удивлялся каждый раз. Не понимал только, чего она добивается. Ведь всё есть: мужики, деньги, работа, а она интриги крутит.
– Да?! – Рявкнул он в телефонную трубку, отвечая на звонок.
– Мне кажется или ты только что разговаривал с женой?
– Райковский, чего тебе?
– Да я вообще-то по делу, просто ты в таком настроении, что этот вопрос буквально напросился.
– Давай своё дело.
– Не по телефону.
Встретились на нейтральной территории в обед.
– Что за дело?
– Кристина звонила. Хочет узнать всё о том, куда ты пропал. А знаешь, мне тоже интересно, куда ты пропал, ты что, дома не ночуешь?
Синицкий вздохнул так, словно за спиной пудовый камень.
– Веришь, нет, видеть её не могу.
– Кого, Кристину? – Хохотнул Райковский, но под тяжёлым взглядом друга смирился.
– Кристину. Доводит меня своей ревностью, не могу просто.
– И какой тогда смысл жениться на ней?
– Сам не знаю. Чёрт меня дёрнул вообще об этой свадьбе заикнуться. Жили нормально, нет, блин! Статус ей подавай!
– Да, а к статусу и деньги.
– Вот именно.
– А Лера что, упирается?
– Только что заявила, что из принципа ничего не подпишет.
– И что теперь?
– Что?
– Может, поговоришь с ней по-другому? – Синицкий заметно напрягся, но промолчал. – Если тебе так уж это важно.
– Ерунды не говори. Это Лера. Моя жена.
– И что? Когда тебя останавливали такие мелочи? А может она только этого и ждёт, скучает по твоим условиям.
Райковский неприятно усмехнулся, он полагал, что Лера становится покладистой только под кнутом. Зная Сашу Синицкого много лет, он и представить себе не мог, как этот жёсткий, а часто даже жестокий человек, который в принципе не идёт на ультиматумы, которого не трогают женские слёзы, может быть каким-то другим. О взрывном характере Синицкого знали не понаслышке не только его партнёры, но и друзья. Вспомнить только, каким образом он женился на Лере, фактически не оставив ей выбора: просто-напросто купил кольцо, сообщил о намерениях, поговорил с её парнем, заставив того отказаться от своих симпатий. Он и представить себе не мог, что такая самостоятельная девушка могла по доброй воле в восемнадцать лет оказаться в золотой клетке. И её бегство спустя полтора года стало лишь доказательствам этой его теории.
– Считай как хочешь, но, даже если бы я очень захотел поговорить с ней при таких условиях, ничего бы не вышло.
– Что так?
– Любовник у неё есть, – Синицкий прищурился, внимательно всматриваясь в окно, – скажем так, не простой смертный.
– Любовник? Этот, что ли, м-м, армянин?
– Нет, Игорёк, не армянин. Есть такой человек, который неофициально держит в руках большую часть европейского бизнеса, а у него есть сын. Так вот этот сын уже много лет спит с моей женой.
Райковский хитро улыбнулся, и нервно постучал костяшками пальцев по идеально расправленной скатерти.
– А ты откуда знаешь о таких подробностях? Лерка похвалилась?
– Да этого никто и не скрывает. Этот парень личность достаточно известная. Несколько раз в прессе говорилось о том, что они давно женаты, так что, не позавидую я тому, кто решится ей нахамить.
– А молодец девочка, времени зря не теряет. И что теперь?
– Ничего. Будем надеяться, что она побалует и успокоится.
Синицкий, конечно, не стал уточнять, что сам оторвёт голову любому, кто притронется к его жене, что сейчас готов убить лучшего друга, за одно лишь предположение угрожать Лере. Да и себе оторвёт руку, если поднимет её на любимую женщину. А Леру он любил. Всегда. Несмотря на все свои поступки, которые напрямую противоречили этому утверждению.
Лера лежала в объятиях Бори и каждый раз вспоминала события прошлого, как бы получилось, если бы она не приняла предложение Синицкого, если бы не изменила Борису, но ответа найти не могла.
– Боря, вот, скажи мне, я очень часто вспоминаю, как уходила от тебя… я ведь тебе тоже изменила, тебе было так же больно, как и мне с Синицким?
– Наверно нет. – Вздохнул он.
– Почему наверно?
– Ну… потому что каждый переживает одни и те же эмоции по-разному. Но мне всё же кажется, что тебе было сложнее. – Он обнял Леру крепче и поцеловал, предлагая сменить тему на что-нибудь более приятное.
– А разве ты меня не любил?
– Любил, конечно.
– Тогда почему?