Таина пообжигала обоих взглядом из-за портьеры, но в конце концов вмешалась; как могла страсти утихомирила и удалилась с Хазеном прочь, многозначительно Кублаху подмигнув – мол, жди. Следующим утром она ворвалась к нему в отель с жалобами на деспота-диплодока и со слезами по поводу того, как отчаянно диплодок страдает. Кублах не понял, что дело дрянь. Он победоносно поморщился, выпятил все выпячивающееся (см. выше) и сообщил Таине, чтоб готовилась уехать с ним навсегда, причем как можно быстрее, потому что интервью с Визафт-Ю он провел более чем удачно (девять полноценных минут), делать ему на Хансигве больше нечего, оставаться глупо и попросту вредно, и пора, наконец, навестить оба его дома – фамильный и на Париже‐100. Таина в ответ страшно запереживала и начала спрашивать всякую ерунду типа того, стоит ли предупреждать Хазена («С ума сошла! Даже и не подумай!»), стоит ли тайком уволочь с собой кое-что из одежды и драгоценностей («Я все тебе куплю! В тысячу раз лучше!»), не закончился ли сейчас на Флориановой Дельте цитро-купальный сезон и почему он ее так не любит, если ни разу не поцеловал и все время называет идиоткой и дурой. Пришлось смириться с тем, что к полудню, после «поцелуя», она вернется в отель к диплодоку (Кублах как чувствовал и очень ее уходу сопротивлялся, но ему были даны самые страшные клятвы и в любви заверения), а завтра утром, сразу после того, как диплодок отправится на свою утреннюю пробежку, она выйдет словно бы по магазинам, но по магазинам не пойдет, а вместо того отправится на вокзал, где ее будет ждать Кублах, они сядут на рейсовый вегикл к Архипелагу Азурмерилэнтс, где находится штаб-квартира подкомитета по состоянию сойловых почв и где как раз должны будут состояться перевыборы руководителя экспертной группы (Кублах там баллотировался). Побыв на Азуре совсем немного и практически анонимно (это было любимое словечко Кублаха, «практически», он вставлял его и к месту, и не к месту, считая его высшим вольтом политической дипломатии), они с пересадками – чтоб диплодок не засек – направятся к Флориановой Дельте, попутно посетив, если получится с рейсами, Париж‐100.
Оставшись один, Кублах несколько загрустил и сказал себе вслух:
– Я женюсь, потому что того требуют интересы высокой политики. Иначе хрен бы я сдался.
Но напрасно прождал Иоахим Кублах четыре часа в исполинском стволе вокзала Хансигвы; в назначенное время умчал к Архипелагу Азурмерилэнтс неэлитный вегикл категории «Два листа», поставив тем самым крест на Кублаховой карьере первого знатока сойловых почв. Спустя сорок минут прахом пошел и дополнительный вариант – торговый и неудобный рейс до города Сантареса на планете Сантарес, где стервозная, но дотошная Роза Кухбарри из сводного психоделического комитета защиты нервов выискала какие-то архитектурные аномалии. Прошел, в конце концов, и поезд «Москва – Колон» с остановкой в шесть минут, на котором всего с одной пересадкой можно было добраться и до Парижа‐100, и до Флориановой Дельты.
Лишь ближе к вечеру узнал Кублах, что чета Хазенов еще вчера покинула пределы Хансигвы, наняв частный вегикл и задав местному мотороле в высшей степени неопределенный маршрут. Одновременно пришло сообщение о побеге Дона Уолхова.
И вот теперь Кублах как заведенный яростно вертелся на одном месте, непроизвольно выпячивая все, что обычно выпячивал, чтобы произвести впечатление.
Кублаху было больно. Он не понимал, почему Таина обошлась с ним так беспардонно, и во всем винил проклятого диплодока. Раньше он его ненавидел как препятствие. Теперь же в первый раз к диплодоку с полной серьезностью взревновал.