– Я Дон, я не Джосика, – говорила она себе, но для всего мира он оставался Джосикой – желанной, любимым и ненавидимой.
Одинаково трудно говорить про мужчину, ставшего женщиной, и «он», и «она». С той же трудностью столкнулся и Джосика.
– Я Дон, – говорил он себе. – Я просто Дон, вдруг оказавшийся в теле Джосики. Так мне и надо. Я убил Джосику. Теперь они в первую очередь станут за мной гоняться. Одни – спасать, другие – мстить неизвестно за что. Надо спрятаться.
Мимо проскакал мальчонка в ночной рубашке, чем-то смутно знакомый. Джосика хотел позвать его, но не позвал – мальчонка целеустремленно двигался к Западным улицам, и только после того, как он исчез из виду, свернув в один из спусков на набережную, Джосика догадался: «Божежмоечки, это же тот самый мальчишка, что стоял у входа в спальню, когда… это же, наверно, мой сын!»
Сын.
Джосика подозрительно прищурился, лихорадочно произвел подсчеты… Ну да, сходится!
«Мой сын! Наш! Джосики (то есть меня) и Дона (то есть меня тоже)! Она ничего мне не говорила, а он ничего об этом не знал. Слышал как-то, что я (она) завела себе новую семью, и вроде бы даже ребенок у них родился, даже имя называли, не запомнил, забыл… Как же звали-то его? Антар? Аштет? Альтаир?»
Он так и не вспомнил, что его сына зовут Альтур. Имя его кануло в вечность в тот самый миг, когда он так неосмотрительно сел в предложенное ему кресло. Красивое имя. Однажды, после потрясающей ночи во Второй танцакадемии, он сказал, утыкаясь носом в потную ложбинку между Джосикиных грудей, что хотел бы иметь сына по имени Альтур. Сказал по какой-то случайной, очень сложной ассоциации – и тут же забыл. Джосика запомнила, но теперь той Джосики нет.
– Эй! – сказал он, неловко махнув рукой в сторону пустой улицы. – Паренек, подожди! Я твоя мама!
Кто-то с криком «Джосика!» кинулся к нему сбоку, он увернулся, обжег нападающего ненавидящим взглядом (полный комплект официальной одежды, модная лысая дорожка посередине, громадная челюсть, лет двадцать пять – тридцать, золотое сверкание на руке), тот оторопело отстал, а теперь вперед, к тому спуску, где исчез сын.
– Джосика! Боже мой! Милая, подожди, я все…
Дон в это время шагал по набережной, сопровождаемый Фальцетти, ублюдком и растущим хвостом недовольно ворчащих донов. Фальцетти, испуганный донельзя, донельзя испуганно оглядывался на хвост.
– Все хотят моей смерти. Все, как всегда, хотят моей смерти. А я такой дурак, что вышел из дома. Что мне делать? Сейчас меня убьют. Вон как смотрят на меня ненавидяще! Миссии моей не видят, слепцы! О Дом, милый Дом!
Никто не заметил, как он появился перед ними. Просто возник. Просто все сразу вдруг увидели метрах в двадцати белесого мальчонку в грязной ночной рубашке, который быстро двигался к ним на четвереньках.
Движениями он мало напоминал человека или даже животное – скорей уж крупное и опасное насекомое наподобие тех, что водятся в уальских каньонах.
– Смотрите! – слаженным хором воскликнули сразу несколько донов. – Что это?
Насекомого он напоминал не только движениями, но и взглядом: взгляд этот вызывал у каждого леденящее чувство ужаса. Конечно, у него были вполне обыкновенные человеческие, разве что малость вытаращенные, глаза, не были они фасеточными и желтого света не излучали, но любой из стоявших перед ним донов мог поклясться на чем угодно, что у паренька огромные фасеточные глаза, излучающие свет, яркий и желтый.
И еще странность. Потом, много позже, пытаясь анатомировать возникавшие тогда ощущения, многие из донов воспользовались одним и тем же сравнением: состояние их было сродни тому, которое испытывает убийца, слишком поздно обнаруживший, что на месте преступления забыл свое мемо. Другими словами, еще не понимая, в чем дело, они восприняли мальчонку на четвереньках как смертельную улику против себя.
– Он сумасшедший! – эта догадка тоже пришла одновременно ко всем и была прошептана хором.
Еще по инерции они шли вперед по направлению к мальчику-насекомому, но шаг замедлили. Потом и вовсе остановились, охваченные уличающим ужасом.
Когда парнишка приблизился, у каждого из них мелькнуло: «Я его знаю, я его где-то видел, хоть убей, не пойму где».
Он двигался быстро и, главное, целеустремленно – непосредственно к Дону. «Он тоже знает меня, то есть не меня – Дона-папу!»
Когда мальчишка кинулся на Дона, тот невольно попятился, но сделал это недостаточно быстро – и парень вцепился зубами в его икру. Дон вскрикнул, попытался сбросить его с ноги, но паренек сцепил челюсти не хуже бульдога, лишь в воздух взлетел да грохнулся коленями оземь.