— Но профессор сказал… — начал Коннер и запнулся. Рядом с Тимом показался Константин. Он водил над ним руками, что-то шепча себе под нос, а потом едва заметно покачал головой.
— Ему нужен врач, — нашёлся наконец Коннер. Он махнул рукой в сторону писателя, но Константин только поднял на него полный сочувствия и тоски взгляд и покачал головой.
Анита вздохнула и взяла его за локоть. Оттащила на кухню и налила ему кофе, и только когда Коннер уткнулся в чашку носом, обхватил её руками, грея ладони, она начала говорить.
Она говорила так тихо, что даже Коннер её едва слышал.
— Ты дочитал «Тёмного рыцаря»? — начала она. По её виду Коннер вдруг понял, что это не её вопрос. Это вопрос Константина, который она передаёт, пока тот слишком занят Тимом.
Коннер кивнул.
— Тогда пора тебе прочитать его последнюю рукопись. — Анита нервно облизнула губы. — Тебе нужно будет приехать к университету Готэма. Тебя встретит Эпифания, студентка профессора Константина. Она отдаст тебе рукопись, и вам вместе нужно будет приехать.
Она отвернулась, и только теперь Коннер вдруг увидел её эмоции. То, как она кривила губы, как хмурилась, выдавало тревожную жалость точно так же, как сочувственную тоску Константина выдавало то, как он щурился.
— Пожалуйста, — тихо сказала Анита. — Эта книга сложная. И… когда ты прочтёшь, чем она закончилась, тебе придётся сделать выбор. — Она зажмурилась, как будто пыталась сдержать слёзы.
— Вы нашли способ остановить это? Изгнать демона из машинки? — тихо, но настойчиво спросил у неё Коннер. — Я хочу знать, прежде чем сяду читать о… о себе.
— Пока нет. Поэтому тебе придётся выбирать. — Анита вцепилась ногтями в рукав пиджака и больше ничего не сказала.
Коннеру ничего не оставалось, кроме как допить кофе и подчиниться. Его пугала не столько перспектива выбора, сколько жуткая угроза, произнесённая Константином какой-то час назад. Разве тут мог быть выбор? Если это означало отдать свою жизнь за жизнь писателя, то он готов был сделать это, не раздумывая.
Он отправился с Чезом в университет, чтобы подобрать там синеволосую подружку Джона.
Она уже ждала их, прячась в тени деревьев. Когда Чез посигналил, она нырнула в такси, усевшись вплотную к Коннеру, и сунула ему на колени тяжёлый свёрток. Рукопись была объемнее, чем её помнил Коннер, но вполне возможно, что так только казалось. Он старался думать о ней поменьше тогда. И ещё меньше старался думать о Тиме.
Сейчас всё было наоборот.
Машина тронулась с места, синеволосая девушка немного отодвинулась, но Коннер так и не развернул свёрток. Он почему-то боялся открывать его здесь и сейчас. Он хотел видеть Тима, отрывая от рукописи взгляд. Видеть его и помнить, что ему не из чего выбирать.
Эпифания сунула руку в карман своего розового комбинезона и достала оттуда жёлтый аппарат размером с небольшой мобильный телефон. Она ткнула им в бок Коннера — и ничего не произошло.
— Чез, как думаешь, — девушка подалась вперёд, обхватила переднее сиденье руками и прижалась к подголовнику щекой. — Счётчик Гейгера не работает, или теория Джона верна?
— Теории Джона обычно верны, — раздражённо отозвался мужчина. — И он будет в ярости, если узнает, что ты не называешь его профессором Константином.
— Здесь все свои, зачем официоз?
Коннер стиснул в пальцах рукопись, всё ещё не желая её открывать, и попытался понять, что происходит. Ещё больше он растерялся, когда Эпифания перед самым его выходом сунула счётчик ему в карман. Она улыбнулась, отсалютовала двумя пальцами и осталась в машине, хотя Коннер был уверен, что все они поднимутся вместе с ним.
Он ехал в лифте, прижимая к себе рукопись, будто самую большую драгоценность. Будто спасённого ребёнка, чьи-то хрупкие мечты или чью-то жизнь.
Последнее, правда, было верным ощущением.
Его жизнь зависела от этой рукописи.
Когда он вошёл в квартиру, Тим прижимал к лицу маску. Он поднял руку, показав Коннеру большой палец, и от этого стало только страшнее. Ещё вчера Тим был таким живым, таким яростным, таким холодным и таким прекрасным одновременно. Почему он угасал так быстро?
— Садись на диван, — сказал Константин, опять не здороваясь. — Садись и не вставай, пока не дочитаешь. Мы принесём тебе кофе, потом и еду закажем, но я хочу, чтобы ты дочитал это как можно скорее. Хорошо? — Он сощурился, и Коннер заметил в уголках его глаз тонкие, но глубокие морщинки.
— Садись, — повторил он. Коннер нервно дёрнулся, встретился взглядом с Тимом, как раз когда тот убирал на место маску. Писатель выдавил ухмылку, закутался в одеяло и лёг на своё место.
Константин проследил за его взглядом.
— Мы только что выиграли ему отсрочку и ещё можем его спасти. — Он попытался ободряюще улыбнуться, но вышло так натянуто и фальшиво, что Коннеру стало тошно. Он сел на диван, только чтобы не видеть больше сочувствия во взгляде профессора, не видеть странных, некрасивых улыбок, нарисованных на их с Анитой лицах.
Он сел и снял с рукописи почтовую бумагу. Уголки были немного примяты, видимо, после того, как Константин читал всю ночь, но Коннера это не смутило. Он сложил стопку на стол, сделал глубокий вдох и приступил.
«Коннер был уверен во многих вещах», — шепнула ему первая строчка голосом Тима. Коннер поёжился, прикусил губу, но не остановился. Он заставил себя читать дальше. От заглавной буквы до точки. И снова. И снова. Предложение за предложением, абзац за абзацем.
Это был слог Тима. Коннер помнил целые куски отсюда, потому что слышал их раньше, но ни один из них не был тем, чем был «Тёмный рыцарь». История была прямолинейна и пуста. Вдохновляюща, но безысходна. Сюжет строился по принципу русских горок. Он снова и снова возносил читателя на вершины, с которых потом сбрасывал, уничтожал его, втаптывал то вдохновение, что вызывал всего пару страниц назад, в грязь.
Тим не мог написать эту книгу. Он написал бы её иначе. Коннеру даже казалось, что он видит те куски, что писал Тим, и те куски, что диктовал демон.
Эта книга не была похожа на буквенные кружева. Она была похожа на изломанные кости. Тим терялся в ней. Терялся за той тревогой, что нарастала с каждый описанным днём жизни Коннера Кента.
Коннер сам не заметил, как дочитал. На улице уже стемнело. Тим спал. Константин сидел на табуретке у его батареи. Анита помешивала кофе на кухне.
Коннер устало моргнул и достал из кармана мобильный. На улице было три часа ночи. Город спал.
И только они бодрствовали, сохраняя тишину.
У Коннера же закончились печатные страницы. Теперь перед ним лежали салфетки из «Чайки», расписанные рваным, резким почерком Тима, и Коннер боялся к ним прикасаться.
Боялся, сам не понимая почему.
Тим тихо захрипел в сне, и Константин тут же наклонился к нему. Писатель затих, замер и профессор. Коннер стиснул зубы, зажмурился, не в силах выносить увиденное, и потянулся к салфеткам.
Он прочёл их одну за другой. Неторопливо, будто растягивая собственное страдание.
И узнал, что уготовил ему Тим Дрейк.
И начало дня показалось ему ужасно ироничным. Или иронично ужасным?
Может и то, и другое.
Став сильнейшим и непобедимейшим защитником Метрополиса, Коннер в книге превратился в того, кто мог бы уничтожить всю планету. Он мог бы стать героем, но каждый раз, когда он спасал кого-то, что-то менялось в строении его клеток.
Коннер в книге превратился в атомную бомбу.
Он был спасителем, судьбой которого было уничтожить мир.
Он был спасителем, который мог спасти мир, лишь пожертвовав собой.
Коннер обронил одну из салфеток и удивлённо посмотрел на собственные руки. Поднял их и покрутил. Они никак не изменились.
Из плоти и крови. Только сильнее обычного человека. Быстрее. Неуязвимее. Разве он правда был атомной бомбой?