— Я уже говорил, что ты гуманист? — Коннер улыбнулся, хотя сама идея об улыбке делала ему больно. Писатель говорил так логично, будто весь вечер готовил эту речь. Что мог Коннер ему противопоставить? Что он мог…
Коннера осенило. Он пересел на ступеньки пониже, прямо перед Тимом, заглянул ему в глаза и тихо шепнул:
— Но ты не спасёшь мир, спасая меня. Меня нельзя спасти. — Он протянул руки к писателю, обнял его ледяные ладони своими тёплыми, пытаясь согреть, и слабо улыбнулся. — Ты же знаешь, что меня не существовало бы без тебя.
— О, Господи. — Тим закатил глаза. — Чушь не неси. — Он попытался вытащить руку из ладоней Коннера, но тот только сжал крепче. — Ты же сам знаешь, что ты настоящий.
«Я знаю, — подумал Коннер. — Но тебе об этом знать не обязательно».
— В самом начале, почти сразу профессор Джон Константин предположил, что я лишь плод твоей фантазии, оживлённый демоном, — уверенно сказал Коннер. — И я знаю, что когда профессор прочёл твою рукопись, он понял, что я единственное, что в ней действительно было создано тобой. Ты не смог распространить свой идеализм на всю книгу, не смог замаскировать его за какими-то деталями и другими персонажами, поэтому сосредоточил его в своём герое. Во мне.
— Это неправда, — шепнул ему в ответ Тим. — Ты живой. Ты самый настоящий из всех людей, которых я когда-либо встречал. — Он облизнул пересохшие губы. Моргнул. Нахмурился.
— Ты знаешь, что нет, точно так же, как это знаю я, — Коннер ухмыльнулся. — И ты знаешь, что тебя тянет ко мне, потому что ты воплотил в моём образе того, кто был бы идеальным в твоём представлении. — Он погладил его руки, поднёс мозолистые пальцы к губам и поцеловал их, как целуют мощи святых и иконы в намоленных храмах.
Тим кусал губы, дышал сквозь зубы и будто держался из последних сил. Коннер чувствовал его смятение, чувствовал его боль от краха такого хорошего, удачного плана.
— Почему бы не оставить тебя в мире? Ты здесь нужен.
— Потому что если ты умрёшь, я исчезну тоже, — мягко ответил Коннер. — Но если ты выживешь, ты сможешь исправить книгу. Даже если я сгорю на солнце, я останусь. Я буду вдохновлять. Потому что ты точно сможешь написать меня заново так, чтобы моя история никого не угнетала. — Он улыбнулся, подмигнул Тиму, но тот снова покачал головой:
— Я не могу. Я не смогу это напечатать. Я не смогу тебя убить, Коннер. Не проси меня об этом. — Он договорил и вдруг зашёлся в кашле. Коннер отпустил его руки, а Тим вытащил из кармана мятую салфетку, в которую раньше стряхивал пепел. Сплюнул в него серую мокроту, вытер набежавшие слёзы рукавом и снова посмотрел на Коннера: — Я не буду тебя убивать Коннер.
— Нельзя убить того, кого никогда и не существовало, — парировал Коннер. — И я тебя об этом не прошу. Я просто говорю тебе, что иначе нельзя. Ты должен это сделать. И ты это сделаешь.
Тим нервно прикусил губу. Он выглядел измученным. Коннер поднялся, склонился над ним и взял на руки.
— Пойдём. — Коннер прижался щекой к его лбу. — Допишешь конец этой истории. — Он коснулся лба губами. — А когда тебе станет лучше, ты найдёшь в себе силы не сломаться, а быть счастливым.
— Иди к чёрту, — отозвался Тим. — У меня не было на это сил, даже когда был повод.
— Ну и ладно. — Коннер аккуратно спустился по лестнице, пронёс его по коридору и внёс обратно в квартиру. Он не знал, о чём думают сейчас Константин и Анита. Не знал, как смотрят на них. Тишину нарушало только хриплое дыхание Тима и шуршание перины, на которую Коннер его уложил.
Коннер провёл рукой по его волосам, зачёсывая их назад. Сжал его руку в своей, перебирая расцарапанные пальцы.
— Я буду ждать твоего голоса. На рассвете, — шепнул он. Поцеловал его в висок, сжал руку посильнее на прощание, а потом поднялся и быстро пошёл прочь.
Он боялся, что Тим не отпустит его, если он задержится хоть на миг дольше, чем собирался.
Он боялся, что сам не сможет покинуть Тима.
Выйдя из квартиры писателя, он прошёл по коридору, миновал лифт и быстро вбежал по лестнице вверх. Сильно толкнул люк и выбрался на крышу.
Небо ещё не начало сереть, но звёзды уже понемногу гасли.
Коннер нашёл те два стула, на которых Тим читал ему «Возрождение Тёмного рыцаря», занял один и подставил лицо холодному ветру.
Он замер и стал ждать, вслушиваясь в шёпот спящего города и готовясь вот-вот услышать голос Тима снова.
В последний раз.
***
Всю ночь напролёт Тиму казалось, что он тонет. С каждым часом в жарком плену одеял слова Коннера обретали всё больше и больше смысла.
Коннер понимал Тима лучше, чем кто-либо на свете. Коннер не ждал от него чего-то, что Тиму было несвойственно. Коннер воплощал в себе всё то, чем Тим хотел бы быть, но не смог. Он воплощал в себе всё то, что Тим мог бы любить в людях, но так редко встречал.
Коннер был прав. Он не мог быть живым. Он действительно лишь выдумка, и Тим безумен, раз так сильно полюбил свою фантазию.
Чтобы снова обрести покой, он должен был стереть с лица земли раз и навсегда того, в ком сам нашёл надежду.
Тим сел на своей кровати. Дышать стало немного проще. Пальцы перестали казаться онемевшими и опухшими.
Он осмотрелся и сощурился, поморщился, глядя на сереющее небо.
Тим поднялся. Задремавшая у его кровати Анита вздрогнула и дёрнулась, но Тим только махнул рукой. Держась за стену, он медленно шагал к поблёскивающей в темноте машинке.
— Подожди, — окликнули его со стороны дивана. Константин читал, водя фонариком по страницам книг. — Я нашёл способ изгнать этого демона. — Он поднял голову. В свете фонарика профессор выглядел очень жутко, но Тим всё равно судорожно вздохнул. Этот странный человек всё же нашёл способ в последний момент вмешаться в его план. Опять.
Невероятно.
— Но для того чтобы его изгнать, нам нужно его занять. Он должен исполнять то, что ты печатаешь. — Профессор подошёл к нему, но даже не коснулся. — Мне жаль, но тебе всё равно придётся это сделать. И чем раньше, тем будет лучше.
Тим молчал. Мир кружился вокруг него. Он попытался сделать шаг, но чуть не споткнулся, и удержался только потому, что опёрся на стол.
— Садись, — сказал сверху голос Джона Константина. Тиму казалось, что мир погрузился во тьму. Он видел только машинку, только белую бумагу, только исписанные словами мятые салфетки.
Он просто хотел, чтобы всё закончилось.
Когда Тим всё же опустился на стул, из темноты донеслось шуршание. Он почти потерял связь с реальностью. Сейчас для него существовала только машинка. Только необходимость избавиться наконец от кошмарного сна, в который превратилась его жизнь с появлением Коннера. И когда вокруг него вспыхнул, засветился белый узор, переплетение иероглифов, орнаментов и старинных слов, Тим почти не заметил.
Он слышал невнятную речь у себя за спиной, но не мог на ней сосредоточиться. Руки тянулись к машинке. Глаза искали рукописный текст на тонкой бумаге.
Он сделал глубокий вдох. Впервые за сутки дышалось так легко, будто приступы удушья и кашля ему всего лишь приснились. Он больше не чувствовал себя слабым, умирающим.
Тим поднял руки и стал печатать. Буква шла за буквой, цепляла её, и они превращались в слова. Слова перекатывались по странице, множась, занимая собой всё свободное пространство, срастаясь в единую цепочку предложений. Предложения переплетались как ветви, как корни, как прутья, разрастаясь абзацами и страницами текста.
Он печатал, не чувствуя ничего, и отчаянно хотел лишь поскорее добраться до финала.
Он печатал и не мог остановиться. Не останавливался, когда мир вокруг вспыхивал, обнажая реальность, когда клавиши машинки раскалялись, когда бубнеж за спиной переходил в крик. Он писал, будто в последний раз в жизни. Как будто после этого он больше не сможет и двух слов связать.
Но в конце, на последних строчках, за три предложения до последнего слова, темнота вдруг треснула пополам, разлетелась, растворилась в реальном мире. Тим вскинул руку, закрывая лицо от залившего лофт солнечного света, и замер.