Но именно в «Чайке» всё изменилось. Вся его жизнь в удивительном, фантастическом вихре завертелась вокруг Кассандры Кейн и её кофейни. Вокруг её беды, вокруг его ошибок. Её горе и её проблемы должны были изменить его мировоззрение.
Потому что очень скоро именно она сподвигнет его стать героем, который не прячет свои недюжинные силы.
***
Коннер уставился в потолок.
— Что за бред? — спросил он у пустоты. — Что за бред? Что за силы? О чём речь вообще. — Он прикрыл лицо рукой. — Господи. Определённо, пора прекращать столько пить.
Дело, правда, было вовсе не в выпивке. Но Коннер, как и говорил этот голос, не подозревал очень о многом.
***
Тим писал всё утро. Он придумал, как свести своего героя с девушкой, которая должна была стать его любовным интересом. Он придумал ей внешность и конфликт, который мог бы перерасти из ненависти в страстную любовь. Он сделал её агрессивной, дал ей повод ненавидеть героя, а потом именно её обитель превратил в место, в котором герой впервые обнаружил свои способности.
Но, дописав, он вдруг снова застопорился. Улетел мыслями далеко вперёд, снова возвращаясь к запланированной концовке, и вгрызся в кончик карандаша.
Он знал, какой должна быть концовка, но не знал, как её воплотить.
В полдень Анита ушла за покупками. Она составила список такой длины, что Тим вполне мог бы выдать его за первую рукопись, и ушла, забрав с собой ключи. Она так носилась с ним, что Тим только порадовался в глубине души, что она не обклеила жалкие несколько тумбочек в лофте защитой от детей.
Когда она уходила, он сидел на подоконнике, вжавшись лбом в стекло, рассматривая людей на улице и пытаясь разыскать ответ там. Но как только дверь за Анитой закрылась, он слез с подоконника и направился к своей кровати. Сейчас он был один на один с собой, но когда Анита вернётся, снова придётся общаться. Придётся открывать рот. Говорить с живым человеком. И постоянно искать нужные ей ответы. Он не мог писать книгу в таких условиях, это давило. Ему нужно было сбежать.
Из простыни, разорванной на полосы, получился неплохой и почти крепкий жгут. Канат. Он связал из получившейся тряпки петлю и накинул её на деревянную балку под потолком. Перевязал. Влез на табуретку, подтянул верёвку ещё повыше и накинул петлю себе на шею.
Снова всего один-единственный шаг отделял от тишины и покоя. Тишина и покой могли бы помочь ему найти ответ. Там у него будет возможность подумать. Обдумать. Передумать.
Он снова раскинул руки и занёс ногу. Подумаешь, всего один шаг. Всего один толчок. Всего одно движение.
И всё закончится.
Тим закрыл глаза, сделал долгий, глубокий вдох. И так и не успел спрыгнуть.
Дверь распахнулась с грохотом. Что-то зашуршало, застучало, рассыпаясь. Тим успел открыть глаза, прежде чем Анита в два шага преодолела разделяющее их расстояние, ещё за шаг взлетела на табуретку, выхватывая из кармана перочинный нож (что?!) и перерезала натянувшуюся было верёвку из простыней.
Они упали вместе, прихватив с собой табуретку. Анита успела сгруппироваться, перекатилась через Тима и поднялась на ноги, всё такая же строгая и уверенная в себе, будто ничего не произошло. Тим же впечатался спиной в пол, приложился затылком и раздражённо выругался. Табуретка, будто согласившись, треснула и развалилась прямо у него под ногами.
— Блядь, — повторил Тим, — Просто. Блядь. — Он попытался встать, но тут же застонал и решил провести остаток дня на полу.
— Вы пытались повеситься, — сказала Анита, возвышаясь над ним, будто гигант.
Тим достал из кармана биди и спички, собираясь закурить. Анита перехватила его руки, вцепилась в запястья и усадила на полу. Тиму показалось, что он услышал, как хрустнула его спина.
— Часто вы думаете о смерти?
— Все о ней думают. — Тим вскинул брови и всё же чиркнул спичкой. Пожёвывая кончик биди, он прикурил, погасил спичку и бросил её на пол. — А ты что, нет?
— Я пытаюсь думать о позитивных вещах. — Анита отодвинула ногой обломки табуретки.
— Враль, — скривился Тим.
— Все когда-нибудь об этом думают, но далеко не все при этом пытаются повеситься. — Анита вернулась к двери и принялась собирать рассыпанные покупки в пакеты. — А вы пытаетесь.
— Серьёзно? — Тим смерил её недоверчивым взглядом, не в силах понять, почему именно ему достался такой несообразительный психиатр. Или психолог. Или кто она там?
— Ну окей. — Он пожал плечами и всё же заставил себя встать. Стоило ему попытаться стряхнуть пепел на пол, как под рукой тут же материализовалась чёрная стеклянная плошка.
— Это что?
— Пепельница. Свинарник, в который вы превращаете свою квартиру, лишает вас рабочего настроения. Вы не можете писать, пока весь пол покрыт пятью сантиметрами сигаретного пепла.
— Господи. — Тим закатил глаза. Моргнул, окинул Аниту взглядом и вытащил из кармашка у неё на груди атласный платочек. — Спасибо, — елейно произнёс он, скомкал его в руке и смачно сплюнул. А потом стряхнул в него пепел.
Анита поморщилась.
— Господи, а ведь я любила ваши книги.
— Ну да. — Тим фыркнул. — Ты из тех не очень умных людей, которые уверены, что все писатели милые и трогательные. Всех выслушивают и со всеми дружелюбны. — Он сощурился: — Срочный выпуск, Анита Файт: лучшие книжки пишут люди, которые ненавидят людей. Чем сильнее ненавидишь, тем лучше понимаешь и тем шикарнее получается книга. Бум! — Он махнул рукой, затянулся, выдохнул дым Аните в лицо и снова стряхнул пепел в платочек у себя в ладони. — Тебе попался именно такой.
— Удивительная самовлюблённость.
— Ну, должен же я любить кого-то в этом мире. А если ты всех ненавидишь, кроме себя, то выбор сам напрашивается. — Он развёл руками и вернулся к подоконнику.
— Вы будете сегодня писать? — Анита потащила один из пакетов к холодильнику, сливающемуся со стеной в дальнем углу лофта.
— Не знаю. Может да. Может нет. Всё думаю. — Тим поводил пальцем по машинке. — Не забудь перепечатать то, что я утром написал.
— Я бы подождала до вечера. Может, вы напишете ещё.
— Наивное дитя, — Тим ещё раз плюнул в платочек в ладони и затушил в лужице слюны окурок. — Я не знаю, буду ли писать ещё сегодня.
— Что мешает?
Анита достала из пакета огромный пакет молока, и Тим даже поморщился от отвращения. Молоко. Фу.
— Не могу решить, как лучше закончить, — нехотя ответил он. Достал ещё одну биди, ещё один коробок. Пожевал кончик свёрнутого в трубочку табачного листа.
— Не лучше ли сначала придумать концовку, а потом начать писать? — отозвалась Анита. — Так повествование получается ровнее.
— Ты ещё писать меня поучи, Капитан Очевидность, — буркнул Тим, прикуривая. — Нахрен иди со своими советами. Тим Дрейк — три книги, Анита Файт — ноль.
— Количество написанного никакой роли не играет. — Анита свернула пакет и сунула его в одну из купленных вчера мусорных корзин.
— Ну да, кончено, — Тим затянулся, присел на край стола-подоконника и снова заботливо погладил машинку. Она отозвалась металлическим холодком.
— О чём вы пишете? — Анита пошла за вторым пакетом и тоже поволокла его к холодильнику. — Снова что-то вдохновляющее?
— Мы ещё не на той стадии отношений, когда я выкладываю тебе все секреты, а ты продаёшь их на eBay, — Тим закатил глаза. — Ты же перепечатываешь рукописи, неужели не дошло? Я надеялся, что ты только притворяешься тупой.
— За последнюю неделю вы столько раз это повторили, что я почти уверилась в вашей правоте. — Анита ухмыльнулась, и Тим понял, что она над ним смеётся. Вот зараза. — Но вообще-то я не сомневаюсь, что если тут и есть кто-то тупой, то это вы. Но не в том смысле, который вы вкладываете в это слово.
— Ух ты. Мы будем обмениваться колкостями. Я этого ждал. — Тим округлил глаза и неторопливо, будто демонстрируя Аните, стряхнул пепел в её атласный платок. — Я всё равно ни слова тебе о сюжете не скажу. Сама догадаешься. Может быть. — Он шмыгнул носом. — Я хочу лапши.
— Сегодня у вас овощи на гриле. У вас же есть гриль. Почему вы не готовите, — устало сказала Анита.