— Я, — Тим снова спрыгнул с подоконника, — хочу, — он моргнул, — лапши, — и направился к двери. — У нас в комплексе готовят неплохую.
Он потёр лицо, затушил окурок, сунул слюнявый платок в карман и поплёлся в коридор.
Анита догнала его уже у лифта. Обхватила за шею, будто всю жизнь людей в заложники брала, и поволокла обратно. Тим захрипел — ни он, ни его лёгкие не были готовы к такому повороту. Он царапал её руку, но ткань пиджака оказалась крепче обгрызенных ногтей.
— Я сказала, что вы будете есть овощи на гриле. И вы будете. — Анита втащила его в квартиру и отпустила только там. Захлопнула дверь, закрыла её на все ключи и спрятала связку в кармане. — Пока я здесь — а я здесь, пока вы не напишете книгу, — вы будете жить в чистоте. И есть только здоровую еду. И уж тем более ни за что, никогда, не пока я здесь дежурю, вы не сможете покончить с собой. Я вас с того света достану, чтобы вы закончили. Понятно?
— И что ты сделаешь? В угол меня поставишь? — Тим ущипнул её за щёку, рассеянно рассмеялся, отвернулся и зашагал обратно к подоконнику.
— Лоа береги вас, если вы разозлите вуду практика, — бросила ему в спину Анита.
Тим обернулся, не зная, смешно ему или правда жутковато. С одной стороны, её угроза звучала бредово. С другой — она его уже чуть было не придушила.
Может и стоило пойти ей навстречу. Хотя бы в этот раз.
— Я всё ещё не собираюсь сегодня писать. — Тим снова взгромоздился на подоконник, прямо в чешках. — Пока не придумаю, как лучше обыграть концовку, — добавил он и потянулся за биди. Анита у него за спиной раздражённо вздохнула, но не сказала ничего.
А на ужин она и правда заставила его съесть целую тарелку овощей, пожаренных на гриле. Это было самое отвратительное, что он ел в своей жизни.
Здоровая пища вообще была не в его стиле.
========== Часть третья ==========
Одни люди — прирождённые врачи. Они спасают жизни на операционном столе. Они лекари с золотыми руками.
Другие — прирождённые учителя. Они несут свет. Они делают людей лучше.
Кому-то судьба предписала быть пожарным. Кому-то — учёным или благотворителем.
У каждого из этих людей есть множество шансов стать тем, кто делает мир светлее. Созидать. Творить.
Но ни один из них не смог бы похвастаться судьбой, подобной судьбе Коннера. Потому что он должен был стать надеждой.
***
Голос теперь преследовал его и во сне. Это было ужасно.
Пятую ночь подряд Кону снились сны, похожие и не похожие одновременно. Они были почти одинаковыми и всё же ужасно разными.
Он слышал, как у него за спиной развевается красный плащ. Он чувствовал ветер, дующий ему в лицо.
По ночам, у себя во сне, он спасал людей. Влетал в горящие здания и покидал их, не получив ни одного ожога. Ловил падающих с высоты. Подхватывал балки, обрушивающиеся вниз из-за лопнувших строп и лебёдок. Он сражался с преступниками. Он вытаскивал тонущих.
Он был героем. И голос, о, этот хриплый, усталый голос, постоянно говорил о том, как много жизней Коннер затронул своими действиями. Как он спасает мир. Как он спасает человечество.
Как он дарит людям надежду.
И тем болезненнее и обиднее было просыпаться каждое утро и видеть, что мир такой же, как прежде. Скучный. Тот самый, в котором он выигрывает суды против невиновных. Тот самый, в котором люди его ненавидят.
Пять дней подряд (включая выходные) он мучился от этого чувства, а потом, в одно прекрасное утро, он вдруг увидел заметку.
«Кто такой Суперчеловек?» — гласил заголовок в одной из газет. Коннер нажал на ссылку и закатил глаза: жёлтая метрополисская газетёнка едва ли могла написать что-то дельное. Но их пересказы слухов с улиц были так похожи на то, что ему снилось.
Это заняло все его мысли. Он не мог заставить себя собираться спокойно, растерянный и необъяснимо уставший, и всё старался убедить себя, что просто услышал когда-то городские легенды. Да, он не помнил, когда именно. Но, похоже, запомнил достаточно, чтобы сейчас ему снилось, что он и есть этот герой.
Наверное, во всём был виноват стресс.
Из-за этого он чуть не опоздал на работу. Почти. Он едва-едва успел на автобус, и почему-то вышел на остановку раньше, чем собирался. Рядом с «Чайкой».
Он замер, нервно покусывая губу. Его будто подтолкнул кто-то. Взял за плечи и вывел из автобуса. Но глядя на Кассандру, на то, как она суетится там, в глубине кофейни, за стеклом и потёртыми буквами, которыми кто-то расписал всё заведение, он понял, что просто не может сдвинуться с места. Он не мог заставить себя пойти к ней сейчас. Не с пустыми руками. Не придумав, что ей сказать и как извиниться.
Помотав головой, Коннер вдруг заметил магазин для кондитеров. Совпадение было удивительным, но Коннер не возражал. Он метнулся туда, едва не угодив под машину, кивнул водителю, извиняясь, и забежал внутрь. А там, пытаясь отдышаться, сквозь тяжёлые вдохи-выдохи, он снова услышал голос.
Это было катастрофой.
***
Как извиниться перед тем, кто имеет право оборвать твою жизнь раз и навсегда? Как дать понять, что тебе жаль, и ты готов отдать что угодно, лишь бы загладить свою вину?
Хватит ли дорогих подарков?
Коннер не знал. Но он знал, что каждый уважающий себя кондитер мечтает о баночке — хотя бы небольшой, крошечной — засахаренных фиалок. Ему это было почти по карману. И это стоило одобрения Кассандры.
И он, недолго думая, потянулся за кошельком.
***
Коннер ни разу в жизни не слышал о засахаренных фиалках. И тем более не имел ни малейшего понятия, за чем охотится «каждый уважающий себя кондитер».
Но голос звучал очень уверенно. А ещё тело Коннера подчинилось голосу раньше, чем он сам успел осмыслить услышанное.
Это было… жутко. Коннер не мог сопротивляться. Им будто кто-то управлял. Передвигал его ноги. Заставлял проговаривать слова, которые он не планировал говорить. Вёл его туда, куда Коннер, возможно, и не собирался идти.
Коннеру стало страшно. По-настоящему страшно. Ему хотелось заплакать от ужаса, но лицо его не изменилось ни на секунду.
Он шёл прямо в «Чайку», будто ничего не случилось. Голос молчал, но Коннер не мог противиться его действию.
Коннер печально констатировал, что поехал крышей. Он уже решил попросить у Кейт совета в выборе психиатра, психолога, психотерапевта… в общем, любого, кто согласится работать с его проблемой. Ему точно нужна была помощь. Но помощь он, наверное, смог бы получить, только избавившись от влияния голоса ненадолго. Хотя бы минут на пять. Да? Правда ведь?
— Ты что тут забыл? — вырвал его из размышлений голос Кассандры. Коннер моргнул и только теперь понял, что стоит прямо у стойки в «Чайке», виновато улыбаясь Кассандре.
Коннер подумал, что если она ему врежет, он может хотя бы на время прийти в себя. И это спасёт его. Возможно.
Но он только помялся немного, прежде чем заговорить:
— Новый бар добавок подошёл? — Он посмотрел на неё исподлобья. Кассандра скрестила руки на груди и сделала глубокий вдох. Потом выдохнула, сдувая прядь со лба.
— Да, вполне. Хотя я не уверена, что должна тебя благодарить, урод. — Она поджала губы.
— Мне жаль, Кассандра. Правда. — Коннер говорил не свои слова, хотя он, конечно, миллион раз представлял себе эту сцену.
— Да что ты. И что теперь? Пришёл смотреть на меня, как побитый щеночек? — Кассандра насупилась. — Не сработает.
— Не совсем. — Коннер протянул ей пакет с засахаренными фиалками. — Я хотел пригласить тебя на ужин. — Тут он нервно сглотнул. Потому что эти слова точно ему в голову никогда не приходили. — Чтобы доказать тебе, что мне действительно очень, очень жаль. И я безумно хочу загладить свою вину. Потому что ты мне очень нравишься, Кассандра. — Об этом, впрочем, Коннер тоже никогда не думал.
— Чего? — Кассандра от удивления даже подалась вперёд. Коннер сунул ей в руки засахаренные фиалки и нервно потёр затылок:
— Пожалуйста. Всего один ужин. — Он, в общем-то, уже знал, что будет дальше. А вот голос, кажется нет. Или, может, ему просто хотелось посмотреть на его унижение.