жит скоро Россию со всеми ее богатствами и путями в сказочную Индию к ногам Европы, заинтересовались солидным королевским мероприятием и вложили в него толику капитала.
Так слова переплавлялись в фунты стерлингов, гульдены, луидоры.
Когда же банкиры дают деньги, обычно и правительство покровительствует той стране, которой предоставлены кредиты, и петровские дипломаты вскоре убедились, что Англия и Голландия, еще недавно столь расположенные к России, как к силе, способной отвлечь шведов от союза с Францией на Восток, когда дело было сделано и война с Швецией началась, начали вдруг поворачиваться к России спиной, пока совсем не отвернулись. Что же говорить о Франции, престарелый король которой, Людовик XIV, как знал то Сонцев еще по Парижу, под влиянием иезуитов считал Россию простым продолжением Крымского ханства. Россию тогда не только не принимали в расчет, многие ее просто не знали. К тому же Франция была еще со времен кардинала Ришелье союзником шведов, и неудивительно, что кредиты Стокгольму открыли не только Лондон и Амстердам, но и Париж. Так случилось, что Франция, воевавшая за испанское наследство с Англией и Голландией, в другой, Северной войне оказалась в общем с ними лагере шведских кредиторов.
Вот эту взаимосвязь между войной идей и исторических доказательств и фунтами стерлингов и луидорами очень скоро уловили лучшие русские дипломаты, вместе с Петром I закладывавшие основы новой российской дипломатической школы. По настоянию Василия Лукича и Григория Долгоруких, Куракина и Матвеева в российском Посольском приказе, а позже и в Коллегии иностранных дел были заведены особые секретные суммы и начался поиск нужных людей. Барон Гюйссен и случился тем нужным человеком. Сонцев же относился к барону с особым участием, как к своему протеже, чьи таланты и способности служили открытию для Европы целого неведомого ей континента — России. Самое же главное — барон защищал цели России в Северной войне искренне и бесстрашно и утверждал, что принятие России в Европу равно будет выгодно и Европе и самой России. Впоследствии, как известно, эту мысль подхватил и великий Вольтер.
Барон Гюйссен осенью 1705 года еще не знал, в отличие от Вольтера, чем кончится Северная война, но он бывал в России, видел начало петровских преобразований и поверил в эту страну. К тому же интересы этой страны совпали на время с интересами его собственной родины, Германии. Ведь барон, хотя и преподавал в Страсбурге, совсем недавно захваченном войсками Людовика XIV, был коренным немцем и знал, что шведы держат за горло не только Россию, но и Германию, захватив устья Одера, Эльбы и Везера еще в Тридцатилетнюю войну. Вот почему борьба петровской России за выход к морю была для него, немца, почитавшего себя именно немцем, а не пруссаком или баварцем, и его войной. И хотя он был вынужден переехать из Страсбурга в Саксонию и для него кончилась тихая и спокойная университетская жизнь и началась новая бурная жизнь с неожиданными поворотами,— отныне только эта вторая жизнь и казалась ему обычной и нормальной. По самой своей натуре Гюйссен был прирожденным борцом, и теперь он получил наконец идею, за которую мог бороться. Статьи Гюйссена замелькали во многих газетах Германии и Голландии, Дании и Швейцарии, да и сам он заколесил по Европе. И вот сейчас проездом из Саксонии старичок барон исколесил всю Польшу в скромном наряде магистра Страсбургского университета, якобы поспешающего в Каменец-Подольск репетитором к детям тамошнего воеводы. Старичок был веселый, хлебосольный. В его старом, но вместительном дормезе всегда находилась бутылка доброго французского вина для господ офицеров или чарка гданьской водки для солдат железного воинства Карла XII, и его не только пропускали, но и помогали советом путешественнику-французу, как добраться до следующего городка или селения, и передавали приветы какому-нибудь Карлу из шестого Ниландского или Рейнгольду из Курляндского конного регимента. Так что, когда барон сообщил все сведения о дислокации шведов в Познани и Гданьске, Варшаве и Кракове, Сонцев довольно улыбнулся, представив изумление господ генералов во главе с этим спесивым Меншиковым, после того как из Посольского приказа им передадут эту карту с многочисленными пометками Гюйссена.
— Итак, вот мое резюме! — Барон все еще чувствовал себя магистром и всегда подводил резюме в своих сообщениях.— Рёншильд нацелен на Саксонию, Карл XII — на вашу армию в Гродно. Король Август, сидящий со своими гусарами во Львове, шведских генералов более не интересует. Его просто списали со счетов.