Никита горячо поблагодарил учителя, хотя и подумал: а не ослышался ли он насчет своих способностей? Ведь то была первая похвала академика!
И жизнь их потекла по установленному распорядку. С утра Никита отправлялся в галерею прилежно копировать Рафаэля, а академик тем временем носился по раскопкам, которые начались тогда в Риме, и скупал различные антики для коллекции герцога. Встречались они обычно на обеде в траттории, которая помещалась здесь же, во дворе «Цветущей вишни».
Синьора Роза, в свои тридцать лет оставшись без мужа, легко управлялась не только с гостиницей, но и с тратторией, кормили у нее вкусно и недорого, что было немаловажно для Никиты, дукаты которого потихоньку стали таять с самого начала путешествия. После обеда академик заявлял, что наступает святой час сиесты (Томмазо Реди провел несколько лет в Испании и приучился там к послеобеденному отдыху), а Никита мчался срисовывать под осенним солнышком римский форум, термы Диоклетиана, колонну Траяна и другие античные древности. Но особливо ему нравился Колизей. Здесь ему иногда казалось, что он слышит, как под нынешним Римом колышется огромный пласт «вечного города».
Впрочем, на раскопках сей пласт словно прорывался наружу и открывались древние римские улицы, возникали прекрасные вещи древнего римского обихода. Особенно много попадалось великолепной античной скульптуры. Правда, наука археология тогда еще только зарождалась и раскопки на свой страх и риск вели любители, так что зачастую то, что не сумело сделать время, завершала кирка кладоискателя: у античных статуй, случалось, отбивали не только руки и носы, но иногда и головы. Между тем мода на античное искусство в Европе все возрастала, особенно во Франции, где со времен Пуссена наряду с барокко утвердился новый стиль — классицизм. Монархи, правители, богатые вельможи давали немалые деньги за римские антики и обставляли свои сады и парки античной скульптурой.
Как раз в тот год, когда Никита прибыл в Рим, по городу, да и по всей Италии, широко разнесся слух о прекрасной статуе богини Венеры, найденной на одном из римских раскопов. Ценители утверждали, что то подлинная богиня любви и красоты и по всем пропорциям не уступает знаменитой Венере Милосской. Статуя была в превосходной сохранности и вдруг исчезла.
Однажды академик вернулся в гостиницу в самом мрачном расположении духа и сердито сообщил Никите и прекрасной синьоре Розе (хозяйка сама обслуживала академика, как почетного гостя, явившегося в карете с герцогскими гербами), что скоро наступит конец света, коль в Риме, центре цивилизованного мира, стали среди бела дня пропадать такие шедевры.
— Я давал этим мошенникам на раскопках, но поручению великого герцога, тысячу золотых дукатов, но они твердят, что статус уже куплен каким-то офицером-иноземцем! И главное, эти кладоискатели не ведают даже, где живет сей новоявленный меценат! — громко возмущался академик, поглощая вторую миску спагетти с мясом и осушая, к ужасу Романа, третий графин вина (рано академик вообще не пил).— Но я доложил моему другу, кардиналу Альгаротти, который весьма кстати не только управляет галереей Ватикана, но и является комендантом Рима, об этой грустной пропаже, и на днях его святейшество издаст строгий указ, запрещающий вывоз из Рима всех антиков. Вот так-то, шельмецы! — И синьор академик строго погрозил пальцем графину, после чего Никита и синьора Роза бережно отвели его в комнату и уложили спать.
Когда на другой день Никита напомнил синьору Томмазо о вчерашнем разговоре, академик схватился за голову:
— Что я натворил, ведь я же сам скупил для герцога добрый десяток антиков, а этот новый указ запретит и их вывоз! Альгаротти говорил, что он самолично на всех заставах расставит добрые караулы! Святая дева Мария, помоги мне! Надобно немедля, до папского указа, убраться из Рима!
Помогла академику не столько дева Мария, сколько синьора Роза. Скоро нашла для статуй две добрые фуры и десяток ящиков и сама проследила за упаковкой антиков. Вечером Никита и герцогский гайдук тайно вынесли ящики из чулана и бережно уложили их в телеги. А поутру обоз академика спешно отбыл из Рима. Синьор Томмазо настолько не доверял извозчикам, что сам уселся в одну из фур, а в другую посадил герцогского гайдука. Никита проводил их до городских ворот.
— Можете задержаться здесь на два-три месяца! — расщедрился академик на прощание,— Я сам отпишу в Москву, что оставил вас в Риме снимать копии божественного Рафаэля.