великодержав) и всю эволюцию таких отношений за последние годы, тем легче
становится понятным, какое большое политическое значение имеет существование и
деятельность в Украине подпольной государственной формации и такого же
революционного
правительства.
Противопоставление
его
большевицкой
государственной агентуре имеет на международной арене значительно более весомый
статус и убедительную силу, чем предъявления эмиграционного правительства. А сам
факт его существования и действия на украинской территории и то, что большевики не
могут его уничтожить, хотя прилагают все усилия тоталитарно-энкаведистской
государственной машины, – это такое сильное и наглядное свидетельство его укоренения
в народе и его силы, что ни одна вражеская пропаганда не может ничего сделать против
этого свидетельства.
Напротив, каждое эмиграционное правительство, даже то, что имеет
одновременно все атрибуты своей легитимности и военную силу, но вместе с тем и то,
что оно в эмиграции, что его кабинет является на чужбине, а не в родном крае, не может
иметь такого значения. Если же говорить про "правительство УНР", то любой может
подтвердить, что его самым слабым местом является то, что оно находится в эмиграции.
Если политическая среда УНР хочет отстаивать тезис о правительстве УНР, как
о правительстве Украины, тогда нужно отметить, что в данной роли он никак не
проявился в последние годы, такие важные и такие богатые далеко идущими событиями
в истории освободительной борьбы. Трудно понять, как можно выдвигать такие
претензии, зная, что претендент на позицию правительства Украины не то, что не
управлял освободительной борьбой последнего периода, но даже не реагировал на
события в Украине в том смысле, как этого надо было бы требовать от носителя и
представителя государственной независимости Украины. В такой роли присущим
содержанием "деяния" этого "правительства" была бы разве его неактивность.
Здесь следует еще раз подчеркнуть, что на этом месте мы не хотим ни
полемизировать, ни анализировать или освещать позиции и роль УНР. Если бы это было
нужно, тогда пришлось бы подвергнуть критическому анализу в первую очередь
государственно-правовую сторону, и всю политическую деятельность факторов УНР от
начала их эмиграционной истории. Сейчас мы этого не делаем, потому что стремимся к
такой политической консолидации, при которой все причастные политические факторы
станут на правильно политическую платформу, войдут в нерушимую самостийницкую и
соборную государственную конструкцию и уже в ней будут вести совместную и
проверенную верную работу. Имеем в виду настоящую освободительную политику и
перспективы будущего, поэтому было бы лишним поминать негативные моменты, если
будут гарантии, что они уйдут в прошлое, а данный политический лагерь станет на
правильные позиции. Разве, что было бы иначе. Тогда нельзя допустить того, чтобы
негатив из прошлого затруднял или обременял борьбу за будущее, и была бы
потребность избавиться от этого негатива.
Если уж пришлось затронуть концепцию о правительстве УНР, то никак нельзя
обойти тот факт, что данный политический фактор в последние годы наглядно показал
перед всем украинским народом и перед остальным миром свою неспособность к
собственной государственно-освободительной политической деятельности, что
выдвижение его на первый план украинской государственной борьбы принесло бы, уже
по одной этой причине, чрезмерный вред для освободительной дела.
Возможно ли серьезно ставить для украинского народа верхушку УНР, как тот
высокий фактор, который возглавляет освободительную революционную борьбу,
представляющий украинскую революционную государственность, который дает высшее
государственное завершение непримиримому динамизму и активности современной
украинской революции? Эти два элемента: высокая революционная активность и
крайняя пассивность и оппортунизм УНР, и все это в самые горячие моменты, можно ли
совместить в такую политическую целостность, чтобы именно последний элемент был