общественной структурой. Новый революционный устрой и революционные учреждения
строятся не только соответственно актуальным требованиям периода революционной
борьбы, но одновременно с прицелом на будущее. Хотя в их оформлении и будет много
черт временности, но в основных требованиях они будут отвечать проекции постоянного
послереволюционного устройства.
Так что, если в порабощенных странах революция должна была бы устранить
только коммунизм, а империалистическую государственную конструкцию сохранять,
тогда вместо построения независимой национально-государственной жизни на месте
большевицких учреждений и элементов должны были бы появиться аналогичные им,
хотя и не коммунистические, но точно такие же преданные Москве. И, уж, совсем не
следует ожидать от порабощенных Москвой народов такой наивности, чтобы после
наиболее болезненного исторического опыта в этом отношении, скидывая с себя один
московский хомут, они собственными руками надели бы на себя новый.
Кто понимает сущность революционного движения, качество и природу его
движителей и механику революционных процессов, тому ясно, что каждая революция
может разворачиваться под действием собственной силы только в том направлении,
которое очерчивают ее собственные ведущие идеи. Поднять какой-нибудь народ на
революционную борьбу, то есть стать инициатором и движителем национальной
революции могут такие идеи, которые отвечают стремлениям, потребностям народа и его
характеру.
Обобщающий вывод из приведенных размышлений таков, что национально-
освободительные революции порабощенных Москвой народов и внутренняя
антикоммунистическая борьба русского народа не способны создать единый фронт,
единый революционный процесс. Каждый из этих двух процессов имеет различные цели
и должен развиваться своим собственным путем. Национально-освободительная борьба
могла бы найти общий язык и идти в едином фронте только с такими московскими
антикоммунистическими силами, которые не имели бы империалистических тенденций,
не противопоставлялись бы самостийницким целям порабощенных народов ни в
концепции, ни в практике. Но таких сил, как и такой концепции с серьезным влиянием,
среди москалей не имеется.
Любые попытки объединить противостоящие друг другу антибольшевицкие
силы и движения в единую целость принесли бы только вред каждому из них и общей
антибольшевицкой борьбе. Поскольку нет какой-нибудь нейтральной политической
платформы, на которой они могли бы сойтись и сотрудничать, то одна из сторон
вынуждена была бы пристать к концепции второй стороны, в какой-то мере отрекаясь от
собственных целей, чтобы найти общий язык. Такое решение возможно только тогда,
когда те вопросы, которые и есть предмет раздора, имели бы второстепенное значение
для уступающей стороны, и не принадлежали бы к главным инициирующим идеям ее
революционной борьбы. В противоположном случае такое соглашательство разряжает
революционное упорство, веру, и соответствующие силы становятся неспособными к
борьбе. В конечном результате это приводит к демобилизации одного из партнеров
такого неестественного совместного фронта и в то же время ослабляет второго, так как
сотрудничество с неприятным союзником имеет всегда разлагающее, деморализующее
влияние. А идейно-моральные факторы имеют в революции решающее значение.
Конкретизируя эти соображения, утверждаем, что антибольшевицкая борьба
порабощенных народов потеряла бы свое упорство и веру, если бы у нее отняли
национально-освободительные, самостийницкие идеи и втиснули бы ее исключительно в
антикоммунистические границы, наравне с московской противорежимной, но такой же
империалистической деятельностью. Такого падения революционного духа не
остановила бы и наибольшая ненависть этих народов к коммунистическому строю,
режиму, так как она неразрывно связана с такой же ненавистью к московскому
захватническому империализму и со стремлением полного и всестороннего
освобождения. Если же расколоть пополам живую душу, или разрубить живой организм,