действительности. Мы всегда отстаиваем независимость украинской политики, которая
руководствуется только украинским смыслом, а не кокетством (безуспешным!) с
посторонними силами. Стоит вопрос об основной линии украинской политики во время
прошлой войны, в частности против Германии. Война Германии против других
государств, пока она не затрагивала Украины, требовала от нас полного нейтралитета.
Украина порабощена большевистской Россией, и в состоянии борьбы с ней за свое
самобытное существование, за государственную суверенность не было ни возможности,
ни смысла как-либо вмешиваться в дело чужой войны. Когда на рубеже 1939-1940 гг. с
немецкой стороны были обнаружены попытки на западных землях и в Польше втянуть
украинцев в войну на западе и вербовать их в специальные воинские части,
предназначенные для западного фронта, Организация и все украинство отнеслось к
этому решительно негативно. Это прошло как-бы незаметно, потому что дело было
негромкое, но им было отмечено важное политическое решение.
Когда же Германия пошла войной против России – нашего врага, то Украина не
могла принять неблагосклонно этого факта. Но этим еще не решался вопрос
взаимоотношений между Украиной и Германией. Он должен был зависеть только от
одного: как отнесется Германия к государственной суверенности Украины, будет ли
уважать украинский суверенитет, украинские интересы, будет ли видеть в Украине
союзника против большевистской России, – или трактовать Украину как военную
добычу и объект своих целей. Украинская самостийницкая политика не была уверенной,
что гитлеровская Германия такая, или этакая, поэтому мы сразу против нее. Мы должны
были стать и стали на позиции независимой реализации наших национальных целей,
защиты наших прав и интересов. А дальше должна была сказать свое слово Германия.
Когда принималось такое глубокое решение, как союз или борьба между Украиной и
Германией, то взвесили только существенные, главные вопросы, а не второстепенные
или дальние для нас моменты. И еще одно: если в такой ситуации должна была начаться
борьба между нами, то надо было, чтобы ее неспровоцированно и явно начала Германия
попранием прав и свободы украинского народа. Поэтому наша линия действий была
четкой: неотступное отстаивание дела государственной независимости, и под условием
уважения ее – готовность к дружеским взаимоотношениям и к совместной войне против
большевистской России, и только против нее.
Такую политическую линию мы считаем единственно правильной, которую мы
наметили, ее реализовали и тяжелыми жертвами отстояли – и в этом всегда признаемся.
Верим, что история ее полностью одобрит. А чужой политический мир также должен
объективно признать за нами право и уважать нашу позицию.
И еще с одним упреком мы встречаемся: почему ОУН так заметно выдвинулась
на первый план в восстановлении государственности в 1941, почему явно обозначила
свою инициативу и на ведущие места в возрождаемой государственной жизни выдвинула
своих членов? Ищущие материала для обвинений, видят за этим амбиции, жажду власти,
гонки, чтобы кто-то нас не опередил и т. п., а не хотят видеть того, что наглядно
проявилось в живой действительности. Здесь решающими были три вопроса: вопрос
самого проведения плана, вопрос ответственности и вопрос сохранения занятых
позиций. Все, что было сделано в июне-июле 1941 года, можно было провести только
порядком революционным, застать немцев врасплох, очень быстрым и решительным
действием. Это могла и должна была подготовить и организовать только ОУН. Если бы
дело было направлено на рельсы всеобщего, межорганизационного действия, Гестапо
заранее бы его обезвредило.
Было предусмотрено заранее, что немцы отнесутся враждебно, применят
безоглядные репрессии, будут пытаться заставить к отступлению, отмене и т.п. Так и
произошло. С начала заключения членов Государственного Правления и части Провода
ОУН представители немецкого правительства всякими методами старались склонить нас
к отмене или самороспуску Государственного Правления. Представители Розенберга