— Вы думаете? — спросил дон Торрибио насмешливо.
— Убежден!
— На чем же вы основываете такую уверенность?
— На том, что дон Порфирио пробыл месяц правителем Соноры.
— Я не понимаю вас, сеньор.
— Сейчас поймете: в течении этого месяца дон Порфирио со своими друзьями успели перерыть архивы всех городов Соноры.
— А! — проговорил дон Мануэль презрительно.
— Когда все было перерыто, вы себе представить не можете, какие любопытные сведения оказались в руках дона Порфирио. Да, эти платеадос очень смелые и ловкие бандиты. Я больше не удивляюсь, что они так легко увертываются от преследования правительства, — они сильнее его. Но странно, их глава еще не додумался делать революцию ради своей выгоды и объявить себя независимым.
Молодой человек сделал особенное ударение на последних словах, с такой злой усмешкой, от которой дону Мануэлю не поздоровилось.
— А! Он отыскал такие драгоценные сведения в этих архивах! Я и не знал этого; надо бы и мне заглянуть их.
— О! Теперь это было бы бесполезно. Вы бы там ничего не нашли.
— Отчего это, позвольте спросить?
— А потому, что дон Порфирио Сандос добился правления в Соноре исключительно для того, чтобы отыскать эти документы, и, конечно, раз они очутились в его руках — поспешил спрятать их в верное место.
— А! — проговорил дон Мануэль сдавленным голосом.
— Итак, вы видите, что вам не стоит терять время на бесполезные поиски! — сказал молодой человек.
— Этот факт весьма важен.
— Дон Порфирио ответит, перед кем следует; но это еще не все.
— Что же еще?
— Разыскивая документы платеадос, дон Порфирио нашел другую вещь: объяснение, чем мотивировалось его путешествие в Апачерию, во время которого вы так ловко лишили его правления; но он очень смеялся.
— Он смеялся над моим пронунсиаменто?
— От всего сердца. Это убедило его в том, что все, что он узнал, оказалось правда.
— Как это?
— Вы торопитесь?
— Я? Нисколько! Отчего вы меня спрашиваете об этом?
— Потому что, если вы можете подарить мне еще несколько минут, я расскажу вам очень интересную историю.
— Говорите, милейший дон Торрибио, вы так хорошо умеете рассказывать! В чем же дело?
— Оказывается, что храбрые индейцы, апачи, сиу и пауни-волки, которые более десяти лет оставались спокойными и жили в мире с мексиканцами, теперь сильно взбунтовались. Они вошли в сношение с известными негодяями, которые замышляют объявить себя независимыми от Мексики и приготовляются соединится с ними и напасть массой на границы нескольких пунктах зараз.
— О-о! Дело принимает серьезный оборот, — сказал дон Мануэль, вздрагивая, что не ускользнуло от глаз молодого человека. — Но уверены ли вы в точности этих известий?
— Я не имею обыкновения говорить неправду, сеньор!
— Но, соглашаясь с вами в важности этих фактов, позвольте вам заметить, что во всем этом нет ничего такого, что бы могли приписать лично мне, чтобы обвинить меня.
— Совершенно верно, сеньор, но я еще не кончил!
— А! — проговорил губернатор сверкнув глазами на молодого человека, — пожалуйста скажите, в чем это обвинение?
— Извольте, сеньор; только позвольте поправить ваше выражение: я не формулировал никакого обвинения против вас, да и не брался за это. Но я взялся передать вам только то, что говорят; слухи же так и останутся слухами, если не найдется несомненных доказательств для положительных улик.
— Слушаю.
— Колдуны, о громадном влиянии которых на индейские племена вам хорошо известно, пустили слухи, что теперь наступил срок для исполнения пророчеств, данных свыше их предкам: что белые будут навсегда изгнаны с американского материка, на котором восстановится господство Инков.
— Гм! Какие странные пророчества!
— Разве вы ничего не знали о них, сеньор?
— Гм! А вы, сеньор Торрибио?
— Я — иностранец!
— Да, это правда. Но даю вам слово, я слышу от вас о них в первый раз.
— Значит, вы не знаете, что они прибавляют?
— Решительно ничего и буду в восторге узнать это.
— Говорят… Вы видите, все та же формула. Итак, говорят, что священный огонь, доверенный императором Монтесумой перед его смертью одному из его верных друзей, нашелся, и что серебряная коробочка, в которой он хранился, будет представлена счастливым обладателем ее всем начальствующим лицам, в полном собрании на общий совет; потом этот человек, указанный пророками, примет на себя команду над всеми войсками краснокожих и будет признан ими как единственный и законный наследник Монтесумы.
— Все это очень фантастично: легенда недурно придумана; и имя этого человека называют?
— Да, называют, сеньор, и не только по поводу этого дела, но его упоминают везде, где вопрос идет о грабительствах и пожарах.
— Как, говорят… — вырвалось у дона Мануэля против его желания.
— Говорят, что этот человек — душа заговора, что он главный зачинщик, и все делается по его наущениям!
— Но ведь это возмутительная, гнусная клевета! — вскричал губернатор.
— Так вы знаете, кто этот человек сеньор? Ведь я, кажется, не назвал его?
— Но, вы сами, сеньор дон Торрибио, откуда вы набрались таких сведений? — сказал губернатор с перекосившейся улыбкой, желая скрыть свое волнение.
— Не я набирал их сеньор, это дон Порфирио Сандос. Лично мне ничего не известно; он же многое узнал во время своего пребывания в Охо-де-Агуа и теперь у него масса доказательств; несколько негодяев которые так изменнически напали на него в Марфильском ущелье, попали к нему в руки и много чего порассказали ему.
— Разве можно верить словам подлых бандитов? — сказал дон Мануэль, пожав плечами.
— Конечно, нельзя, сеньор, но эти слова подтверждаются документами, которые хранятся у дона Порфирио. На трупе Лопеса де Карденаса нашли портфель, наполненный самыми компрометирующими бумагами.
— Как, дон Лопес де Карденас убит! — вскричал дон Мануэль, позеленев от ужаса.
— Да, выстрелом, когда он явился в Тубак шпионить за доном Порфирио! — небрежно ответил молодой человек, крутя папиросу.
Дон Мануэль вздохнул и опустил голову на грудь. Наконец он поднял голову и бросил угрожающий взгляд на молодого человека.
— Хорошо, — сказал он со злостью, — зачем же вы явились сюда и как осмелились сделать это?
— Сеньор кабальеро, — ответил дон Торрибио, нисколько не испугавшись его грубой выходки, — я бы мог совсем не отвечать вам на подобную дерзость. Но я явился сюда с целью предложить вам мировую, а потому даже оскорбление с вашей стороны не остановит меня на полпути.
— Предложить мне помириться? — изумился дон Мануэль.
— Да, кабальеро; иначе чем же объяснить мое присутствие здесь?
— Я не понимаю вас, сеньор; ваша дружба к дону Порфирио, моему заклятому врагу, содействие, которое вы ему оказываете, говорят сами за себя.
— Вот здесь то вы и ошибаетесь, сеньор дон Мануэль. Я иностранец, и мне нежелательно было бы вмешиваться в чужие распри; дон Порфирио Сандос оказал мне громадные услуги. Что же касается вас, то вы сами питаете ко мне некоторую признательность. И я решился на следующее: встав между вами, постараться прекратить эту ненависть, которая разделяет вас, найти такое средство примирения, которое оказалось бы удобным и выгодным для обеих сторон. Это так просто, справедливо и честно, я убежден, что все остались бы довольны.
— Вы поражаете меня: вы-то ради чего интересуетесь этим делом?
— Но весьма важной причине, сеньор: я хочу помирить двух людей, которые, хотя и при разных обстоятельствах, были мне полезны.
— Прекрасная цель! — проговорил дон Мануэль насмешливо.
— Пусть между вами и доном Порфирио существовала страшная, неумолимая ненависть, я не отрицаю этого, но эта ненависть, не прекращающаяся столько лет, дала слишком много жертв с той и с другой стороны.