— Странная метаморфоза! — задумчиво проговорил молодой человек.
— Подождите еще несколько дней, и она будет доведена да конца.
— Вы знаете, Лукас Мендес, я до сих пор все еще не могу понять вас.
— Потерпите еще немного, и вам все станет ясно!
— Это ваше дело; но во всем этом меня интригует одна вещь: мне иногда кажется, что вы и дон Порфирио преследуете одну и ту же цель.
— Почем знать? — сказал старик со странным выражением.
— Ну хорошо! Через несколько дней я наконец все узнаю.
— Вероятно,
— Слава Богу, меня не касается эта ненависть и месть; я счастлив, что ничего подобного не испытываю; я один на свете, мне не у кого спрашивать никаких отчетов.
— Почем знать? — снова сказал старик, пристально посмотрев на него.
— Что вы этим хотите сказать? — удивился молодой человек.
— Ничего, ваша милость, это я сам с собой говорю,
— Как я рад, а то вы меня напугали. Но, — проговорил он, осушив бокал, — не пора ли нам заняться делами?
— Як вашим услугам, ваша милость! Дон Мануэль приказал собрать все войска, состоящие при Уресе: около четырех тысяч человек; но из них по крайней мере тысяча шестьсот перешли на нашу сторону; они не тронутся из казарм до приказа дона Порфирио.
— Отлично! Через двое суток дон Порфирио приведет войско в тысячу сто человек — солдат и охотников. Они нагрянут на неприятеля, как снег на голову. Да, на этот раз негодяю несдобровать! Однако, как он хитер!
— Да, он хитер и изворачивается двадцать лет, должен бы, кажется, устать. А у вас не имеется людей?
— Извините! Я набрал двести пятьдесят охотников, храбрых и преданных людей, с Кастором во главе; по одному моему знаку они все готовы положить за меня головы.
— Эти степные охотники — верные люди, на них смело можно рассчитывать. Но и из них двое изменили вам!
— Правда, Редблад и Матадиес; но первый убит доном Руисом, а что сделалось с другим — я не знаю.
— А я знаю, потому что слежу за ним.
— Значит, мне нечего и беспокоиться?
— Нет, это уж мое дело!
— А ваши охотники где?
— Вот уже шесть дней, как они скрываются в самом Уресе.
— Черт побери; но ведь это слишком рискованно, разве вы не боитесь, что их накроют?
— Я за них спокоен; все они осторожны и шагу не сделают без моего приказа! Дон Порфирио явится через два дня; надо предупредить, чтобы он еще не показывался; мы не можем ничего предпринять ранее, чем через четыре дня.
— Отчего?
— Потому что только через четыре дня дон Мануэль сбросит с себя маску и заставит солдат провозгласить себя президентом республики трех штатов: Соноры, Синалоа и Аризоны.
— Это верх безумия!
— Нет, это результат вашего визита к нему. Он хочет попробовать окончательно раздавить дона Торрибио, пока тот еще не раздавил его самого.
— Это ужасно!
— Дон Мануэль дошел до такого состояния, что вынужден прибегать к отчаянным мерам в надежде на спасение.
— Неужели?
— Вы знаете, мне все хорошо известно.
— Меня часто удивляет, до какой степени дон Мануэль доверяет вам.
— Это мой секрет, ваша милость. Но будем лучше говорить о делах, скоро нам надо расстаться!
— Говорите, Лукас Мендес, теперь вы приказываете.
— Вы смеетесь, ваша милость!
— Нисколько; я в восторге, что, в силу обстоятельств, после того как вы были моим слугой, вы делаетесь равным мне, и очень возможно, что скоро сделаетесь моим повелителем.
— Наша жизнь состоит из контрастов. Вы поймете это, ваша милость, когда будете постарше. Знайте только, что бы ни было, я останусь навсегда вашим другом. А пока скажите дону Порфирио, чтобы он напал на Урес врасплох, в этот четверг, то есть через четыре дня, в пять часов вечера, за час до заката солнца, ни раньше, ни позже, и пусть не беспокоится о том, что произойдет в тот день в городе.
— Все будут исполнено, как вы сказали; через два часа Пепе Ортис выедет на встречу к дону Порфирио.
— Отлично; куда вы спрятали своих охотников?
— Они теперь на шхуне, которую я нарочно нанял.
— Они не сойдут на землю?
— Только некоторые, на которых я наиболее полагаюсь.
— В каком трактире они остановятся?
— У Домингеса, на набережной, почти напротив таможенной брандвахты.
— Я знаю ее; место удачно, и Домингес человек верный; в четверг, при закате солнца, пусть ваши охотники высадятся, как можно осторожнее; чтобы не возбудить подозрений, переоденьте их в костюмы стрелков и ждите меня.
— Слушаю.
— Будьте осторожнее, а пока прощайте. Да, если вы мне понадобитесь до четверга, где я могу найти вас?
— На моей шхуне! Я не выйду оттуда до последней минуты.
— Итак, решено. До свидания, дон Торрибио! Скоро вы убедитесь, до какой степени я предан вам! — прибавил старик в сильном волнении.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего, извините меня, до свидания!
— До свидания, Лукас Мендес, желаю вам успеха!
— Теперь наша судьба в руках Бога! — проговорил старик в раздумье.
Через десять минут дон Торрибио, перейдя реку, выезжал из леса.
— Еще четыре дня! — сказал Лукас Мендес, провожая взглядом молодого человека. — Четыре дня, и потом!.. О Господи! Помоги мне! Тебе одному известно, что я начал эту борьбу не только из мести! Справедливость должна восторжествовать, наделив каждого по заслугам.
Он вошел в палатку и через несколько минут вышел оттуда, переменив костюм, а через час уже въезжал в Урес.
ГЛАВА XIII. В которой дон Порфирио Сандос мстит за себя с мечом в руках
Солнце садилось в багровых облаках, и почти тотчас же день сменился ночью. В это время из лесу выезжал всадник, который был не кто иной, как наш знакомец Пепе Ортис, направлявшийся к Уресу. Внезапная темнота не смутила юношу: в тропических странах все привыкли к такому явлению. К тому же, его глаза скоро освоились с темнотой и он видел довольно ясно, чтобы верно держать путь.
Подъехав к густой чаще, он остановился и два раза крикнул по-совиному.
Почти тотчас же со всех сторон ему ответили такими же криками, точно он вспугнул целую стаю сов; вслед за тем начали появляться всадники и молча становились за ним в ряды; все в мундирах стрелков; сам же Пепе Ортис был в капитанском мундире.
— Сколько нас? — спросил он сдержанным голосом.
— Пятьдесят, — ответил ему лейтенант, по голосу которого можно было узнать, что это был дон Руис Торрильяс де Торре Асула, — больше я не успел собрать, но зато каждый из них стоит троих по своей храбрости и честности.
— Благодарю вас от имени дона Торрибио и дона Порфирио!
— Не стоит благодарности; итак, сегодня ночью?
— Сию минуту, ваша милость; наши войска уже заварили кашу, а дон Порфирио ждет условного сигнала, чтобы нагрянуть со стороны Ариспе.
— А нам что делать?
— Мы присоединимся к дону Торрибио; он теперь сидит в трактире подле речки. Вы больше никого не ждете?
— Нет, все мои люди здесь!
— Ну, в таком случае, — сказал Пепе Ортис, принимая тон командира и обнажаю саблю, — направо, по четыре в колонну и марш скорой рысью!
Лишь только маленькое войско удалилось, из кустов выпрыгнул человек и пустился вслед за всадниками, приговаривая со злорадством:
— Молодец, Матадиес! Вот дураки-то: рассказывают громко о своих делах среди дороги. Viva Cristo! Если на этот раз дон Мануэль не заплатит мне по крайней мере ста унций, то будет не благ…
Бандит не успел докончить: в воздух взвилась веревка и, стянувши ему шею, поволокла за лошадью, мчавшейся во весь дух. Он всячески отбивался, стараясь освободиться от петли, но все напрасно; его тело, ежеминутно зацеплявшееся за кусты, превратилось в сплошную рану, и вскоре он умер в страшных мучениях. Тогда всадник остановился, удостоверился в смерти бандита, снял с него веревку и, сев на седло, поехал по направлению к городу.