Дав отряду знак остановиться, Дарвейн спешился и за волосы стянул с коня свою строптивую невольницу. Она еще сопротивлялась, пытаясь оторвать руки мучителя от своих волос, но это было бесполезно. Мужчина быстро скрутил ей запястья крепкой веревкой и вздернул вверх, закрепив на толстой ветви ближайшего дерева. Затем, молча разорвал платье от ворота до поясницы, оголяя бледную спину.
– Знаешь, что делают с рабыней, поднявшей руку на своего господина? – произнес он бесцветным голосом. – Ее могут отдать в общее пользование, могут побить камнями или палкой. Все зависит от желаний хозяина. Я предпочитаю стек. Хорошая вещь для дрессировки строптивых женщин и лошадей. Не так ли, кошечка?
Последние слова он произнес стоя так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже. Он коротко поцеловал ее в плечо и отошел за спину.
Первый удар обжег, будто огонь. Эсмиль дернулась и зашипела. На белой коже расцвела тонкая багровая полоса.
– Восхитительно, – произнес Дарвейн вполголоса и ударил еще раз.
Удары посыпались один за другим, девушка не успевала их считать. Гордый дух амаррской женщины заставил ее закусить губы и молчать. Никогда, ни под каким видом она не собиралась показывать свою слабость перед этими дикарями в вонючих засаленных шкурах! Но ужас всего происходящего был настолько реальным, что она уже не могла отрицать очевидного: судьба сыграла с ней злую шутку, вырвала из привычной жизни, лишила родного тела и забросила в мир, где женщина стоит дешевле лошади, на которой ее везут.
"О, Бенгет Всеблагая! – взмолилась она, чувствуя, как лопается кожа под ударами стека и тоненькие струйки крови стекают вдоль спины. – За что мне все это? За что? Разве я не была твоей верной подданной? Разве не приносила тебе в жертву самых лучших рабов?"
Особо сильный удар заставил Эсмиль вздрогнуть и застонать сквозь стиснутые зубы. Она рванулась прочь от обжигающих ударов, действуя уже на одном инстинкте, но грубые мужские руки швырнули ее назад, до боли выкручивая запястья, связанные колючей веревкой. Адская боль пронзила все тело, начиная от вывихнутых рук, и спасительное забвение опустилось на бывшую госпожу.
***
Дарвейн был зол, очень зол. Эта рабыня испытывала его терпение своим глупым упрямством. Он хотел лишь одного: чтоб она закричала, признавая его власть над собой, но строптивая женщина лишь шипела сквозь зубы, будто разъяренная кошка, и молча дрожала под ударами скакового стека, вызывая в мужчине еще больший гнев.
Его люди, спешившись, с интересом наблюдали за неожиданным развлечением. Давненько их лэр так не срывался. И как только у глупой девчонки ума хватило поднять на него руку? А теперь еще и это никчемное упрямство – зачем терпеть боль наказания? Казалось бы, чего проще: закричи, прими его своим господином, покажи, что покорна его воле – и все закончится. Но она упорно продолжала молчать.
Удары ложились один за другим, тонкими полосами расчерчивая спину с обеих сторон. Дарвейн бил наотмашь. Десять ударов с одной стороны, десять с другой. Его обуял такой гнев, что он даже не заметил, когда его рабыня перестала издавать вообще какие бы то ни было звуки и безвольно повисла в своих путах. Он остановился лишь тогда, когда один из воинов подошел и положил руку ему на плечо.
– Ваша Милость, – произнес тихо его соратник, – вы ее убьете.
Тяжело дыша, Дарвейн смахнул пот со лба и уже спокойно взглянул на свою рабыню. Она не подавала признаков жизни.
– Приведите ее в чувство, – бросил он своему товарищу, сунул стек за голенище сапога и быстрым шагом направился в лесную чащу.
Он и сам не понял когда, в какой момент поддался гневу настолько, что забыл о том, что хотел всего лишь наказать глупую девчонку. Ну почему она так упряма? Что пыталась доказать своим гордым молчанием? Разве женщине не положено быть мягкой и чуткой, подобно воску в руках мужчины? А она сопротивляется так, будто в нее и вправду вселился демон! Он купил ее, заплатил полновесной монетой и по все законам имеет право использовать свою собственность так, как считает нужным. Почему же тогда на душе так противно?
Отцепив от пояса фляжку с райсблером – прозрачным напитком из перебродившего овсяного солода, сваренного с медом и хмелем – Дарвейн сделал пару больших глотков. Огненная жидкость обожгла пищевод и растеклась внутри приятным теплом, успокаивая нервы. Прислонившись спиной к дереву, мужчина запрокинул голову и несколько минут бездумно вглядывался в облачную высь. Затем вернул фляжку на место и, придав себе прежний невозмутимый вид, отправился назад.
***
Эсмиль пришла в себя лежа под деревом. Кто-то освободил ее от пут и положил животом на расстеленный на земле плащ. Открыв глаза, девушка увидела рядом с собой все те же ненавистные лэровские сапоги. "Кажется, я уже начинаю привыкать к этому зрелищу", – мелькнула в голове горькая насмешка.