Крон провел меня анфиладой парадных комнат не задерживаясь. Мой взгляд скользил по таившимся в глубине серебряным сосудам, почерневшим от времени портретам, тяжелым портьерам. Это были артефакты Домирья, память о великом народе, растворившем свою кровь в жилах дерзких завоевателей. Совершенные медные статуи, вазы с лихо закрученными ручками и узкими вытянутыми, будто птичьи шеи, горлышками, картины, в совершенстве передающие красоту лиц и движения тел – ныне не умеют так писать на грунтованных досках и не знают таких красок.
Потом отворилась еще одна дверь, очень узкая, и мы оказались в подсобных скромных помещениях, потом миновали узкий коридор. Дверь налево вела в архив Великого Хранителя, но мы двинулись направо. В круглой зале с множеством дверей входящих встречала сама Судьба. Подняв к потолку правую руку, левой она касалась своего колеса. Если приглядеться, то можно было заметить, что колесо вращается, да так быстро, что не разглядеть мелькающих спиц. Бронзовую Судьбу нашли во время ремонта западной стены Ниена – я помню, как ее извлекали из ямины, где она пролежала сотни лет. Только тогда у нее не было магического колеса. Домирье не знало магии, так же как и цивилизация лурсов. Магики пришли в наш мир много позже, говорят, они прибыли из-за Бурного моря на корабле из белого дерева без парусов, направляя ход дивного судна своей магической силой.
Половицы поскрипывали при каждом нашем шаге. Горевшие приглушенно лампы на миг вспыхнули ярче, когда массивные дубовые двери распахнулись в просторный мрачный зал. Темные дубовые панели, дубовый пол, массивные столы, щедро политые фиолетовыми чернилами, сероватым клеем, черной тушью. Стулья с неудобными спинками. Бронзовые лампы. Прошнурованные тетради на столах, прикованные цепями к массивным ножкам столов. Золотые светящиеся нити тянулись сверху от потолка к каждому из тех, кто склонялся над тетрадью и вписывал на разлинованные страницы новые строки. Хранитель на миг поднял голову и остановился. Я последовал его примеру, запрокинул голову и замер. Потолка как такового не было – его занимала причудливая паутина из светящихся золотых нитей. Каждая золотая нить от писца тянулась вверх и терялась в теплом свете наверху. Можно было различить, где они касались загадочной сети и вливались золотой жилой в сверкающее плетение, а потом уходили дальше, вглубь, и растворялись в общем сиянии, в золотом облаке. Но это был обман зрения: каждая нить находила свою жилу – одни близко к поверхности, другие – на глубине. «На глубине прошлого», – пояснил я сам для себя.
– Кайл, освободи место, – сказал Хранитель.
Один из писцов отложил перо, с громким стуком захлопнул крышку бронзовой чернильницы – шапчонку дерзкого мальчугана на бронзовом бюсте, не торопясь вынул золотую нить из уха (вернее, вынул золотую иглу с капелькой своей крови), нить закрутилась спиралью, рванула вверх и исчезла под потолком. Парень вытер ладони о свой балахон, сделал приглашающий жест и, повернувшись, поклонился Хранителю.
– Великой Судьбы,[1] Хранитель, – произнес отчетливым шепотом, после чего двинулся по проходу, застланному ковровой дорожкой. Шел он, опустив голову, засунув кисти рук в рукава, а по плетеному поясу, что стягивал его темный балахон, проскальзывали синие магические огоньки.
– Зачем все это? – Я обвел рукой залу, похожую на большую комнату городской библиотеки. – Записывают прошлое?
– Это своего рода проверка, сможешь ли ты быть Хранителем и читать Судьбу. Большинство из этих мальчишек сочиняют нелепые враки: прошлое диктует им одно, но они записывают совсем другое. Весной, когда истечет первый год их обучения, мы сжигаем заполненные тетради, дабы не смущать нестойкие умы лживыми историями.