Я отложил книгу в сторону и выглянул. Полная луна, висевшая на краю перьевых облаков, источала достаточный свет на лужайку, простиравшуюся от особняка до кромки леса. Ничего подозрительного я не заметил.
Тогда я посмотрел прямо вниз, слегка наклонившись над подоконником. Одно из окон первого этажа, погруженного в густую ночную тень, было освещено. Свет горел в комнате Орвилла.
Я вновь оглядел пустынную лужайку и черневшую за ней кромку леса. Может быть, странный звук издал какой-нибудь зверь?
Наконец, пожав плечами, я решил не мучиться догадками. Но остался стоять у окна, дыша теплой ночной свежестью.
Внезапно мое внимание вновь привлекло освещенное внизу окно. На его фоне появился силуэт. Но не Орвилла. Женский. Поднятые руки вздернули занавеси.
Я прошел вглубь своей комнаты. Опустился в кресло и бросил на пол томик Теннисона. Затем достал из буфета бутылку виски. Я вспомнил чье-то изречение: пить нужно тогда, когда чувствуешь себя счастливым. Изречение идиота.
Прошло еще какое-то время под мирный стук часов. Наедине с моим воображением я почти осушил второй бокал, когда вдруг раздался приглушенный выстрел. Где стреляли? Этажом ниже? Или по соседству со мной?
Я нахмурился. На втором этаже этого крыла особняка я жил один, если не считать Эдгертона. Подо мной находились комнаты Орвилла. На том же первом этаже, но в тыльной стороне здания размещалась… Аманта.
Я подошел к двери комнаты Эдгертона и прислушался. Оттуда доносилось медленное похрапывание. Очевидно, он крепко спал. Спустившись на первый этаж, я тихонько постучал в дверь спальни Орвилла. Ответа не последовало. Подождав минуту, я постучал снова, затем повернул ручку.
Орвилл лежал на ковре у кровати. Его лицо было повернуто двери. Рядом с ладонью его правой руки валялся пистолет.
Я опустился подле него на колено. Орвилл был мертв. Пуля попала ему в сердце, но из его груди вытекло удивительно мало крови. Я встал на ноги и позвонил в полицию.
Вскоре на место происшествия прибыли сержант Пуше, несколько полицейских в форме, технические специалисты и врач. Всю ночь нам задавали многочисленные вопросы, и лишь на рассвете мы получили возможность отдохнуть.
Пуше вновь появился в полдень, невыспавшийся, но полный решимости продолжить расследование.
— Мистер Викер, — обратился он ко мне, — согласно вашему заявлению, вы услышали выстрел и спустились на первый этаж.
Я утвердительно кивнул.
— Вы заметили что-нибудь подозрительное… или слушали что-нибудь, прежде чем раздался выстрел?
— Нет. Я не заметил ничего особенного. Абсолютно ничего.
— А вы утверждаете, что вы вовсе не слышали выстрела? — обратил свое внимание сержант на Аманту. — И это, несмотря на то, что ваша комната находится на том же этаже, что и апартаменты мистера Кроуфорда, не так ли?
Бледное лицо Аманты оставалось невозмутимым.
— Я спала и нечего не слышала.
— А мое оено было открытым и я не спал, — счел я нужным заметить.
— Будет ли вскрытие тела? — вмешался Фредди.
— Мы удалили пулю, — сказал Пуше. — Она соответствует пистолету, найденному рядом струпом. — Полицейский медленно обвел нас глазами. — Предположительно можно сделать вывод, что мистер Кроуфорд покончил собой.
— Вы так думаете? — усмехнулся Фредди.
— Не совсем. Меня мучает вопрос: зачем человеку, который ожидает получить в наследство миллион долларов, совершать самоубийство? — Пуше слегка улыбнулся.
Я высказал ему предположение относительно мотива.
— Возможно, Орвилл страдал неизлечимой болезнью.
Пуше отрицательно покачал головой.
— Мы проверили эту версию. Орвилл Кроуфорд, согласно заключению его личного врача, обладал отменным здоровьем. Только месяц назад он прошел полное обследование.
— Он мог находиться в угнетенном состоянии, — вновь предположил я. — Или очень напуган. В конце концов, какая-то колдунья указала не него вчера пальцем. А когда человек боится смерти, он иногда пытается преодолеть этот страх, убивая себя.
— Мы разыскали эту колдунью, — сказал Пуше. — Ее зовут «Тетушка Белджейм». Пожалуй, она единственная в округе, кто еще практикует вуду. Тетушка получает кое-какие средства от благотворительных организаций, но она нуждается в карманных деньгах на табак и вино.
— И кто же заплатил ей, чтобы она напугала Орвилла? — спросил я.
— Она сама не знает. Получила по почте конверт с напечатанной на машинке анонимной запиской и приложенными к ней двадцатью долларами. В записке сообщались приметы человека, на которого она должна была указать пальцем, и его имя. — Замолчав, Пуше внимательно посмотрел на меня и после некоторой паузы продолжил: — Но беда в том, что тетушка Белджейм плохо видит. У пруда она простояла два часа. Кости ее продрогли, и терпение иссякло. Она едва дождалась, чтобы хоть кто-нибудь вышел из дома, и указала на него пальцем. Затем она отправилась восвояси.
Пуше вновь улыбнулся.
— Дело в том, что она указала не на того. В записке значилось ваше имя, мистер Викер.
В тот же вечер я обнаружил первую резиновую куклу с воткнутой в ее голову иглой.
Утром следующего дня, завтракая у себя в комнате, я тяжело вздохнул. Заметив это, Эдгертон спросил:
— В чем дело, сэр?
— Моя нога. Странно, что у меня внезапно разболелось колено правой ноги.
— Могу ли я предложить вам некоторое лечение? — Эдгертон слегка замешкался, добавляя сливки в кофе. — Сэр, если вы получите этот миллион долларов… а теперь уже полтора миллиона… вы измените ваш образ жизни?
— Нет, нисколько не изменю.
— Следовательно, вы не нуждаетесь в таких больших деньгах?
— Предположим, не нуждаюсь. Но, признаться, испытываешь некоторое чувство комфорта от мысли, что они у тебя будут.
Я закончил завтракать. Эдгертон сложил посуду на поднос и повернулся, чтобы уйти. Но я его остановил.
— Эдгертон, кофе сегодня горчил.
— И вы его выпили?! — он побледнел.
— Конечно, я его выпил.
— Но, сэр, а вдруг он отравлен?
— Чепуха, — ответил я, однако чувствуя себя несколько неловко. — Вы ведь сами его приготовили, не так ли?
— Да, сэр. — Его лицо приняло задумчивое выражение и тут же прояснилось. — Теперь я припоминаю, что кофе перекипел немного. Признаться, кухарка отвлекла меня своими разговорами.
— Какие такие разговоры могли отвлечь вас от приготовления моего кофе?
— Мы обсуждали вуду, сэр. Кухарка утверждает, что слепо верит в силу этого колдовства.
— Именно поэтому эта женщина всего лишь кухарка, а не королевла — заметил я.
Эдгертон направился с подносом в руках к двери, и я открыл ее, чтобы выпустить моего дворецкого.
На рукоятке с наружной стороны болтался, раскачиваясь, продолговатый пакет.
— Что это такое, сэр? — Эдгертон сдвинул брови.
Я отвязал пакет, разорвал картонную обертку и несколько секунд молча разглядывал резиновую куклу, в правую ногу которой, была воткнута игла.
Глаза Эдгертона, перейдя от игрушки, уставились на мою ногу.
— Боль в ноге прошла, — заметил я несколько поспешно, — ничего существенного. — С этими словами я вызывающе посмотрел на куклу. — Чепуха какая-то!
— Сэр, это вовсе не чепуха. Вы ведь не верите, то мистер Кроуфорд совершил самоубийство.
Я промолчал.
— Извините меня за выражение, но вы идиот.
— Эдгертон!
Дворецкий, несмотря на смущенный вид, был настроен решительно.
— Только идиот может, рискуя собственной жизнью, оставаться в этом доме… вместе с женщиной-убийцей или с еще одним неизвестным убийцей… ради того, чтобы унаследовать полтора миллиона долларов, которые ему не нужны.
— Эдгертон. Вы знаете, что иногда я проявляю настойчивое упрямство. Я скорее предпочту, чтобы меня вынесли отсюда бездыханным, чем уступлю угрозам.
В это утро я совершил прогулку. Неподалеку от особняка, там, где пересекается шоссе и проселочная, покрытая гравием, дорога, мое внимание привлекли густые заросли высокого папоротника. Я углубился в них, чтобы поближе рассмотреть эти самые древние растения. Примерно минуту спустя, случайно взглянув в сторону особняка, я увидел, как из него вышел Фредди. Он быстро направился к укрепленному на столбе почтовому ящику у шоссе и бросил в него конверт. Сделав это, Фредди осмотрелся по сторонам — довольно пристально, как мне показалось. Но меня он не заметил. Затем Фредди быстро зашагал по шоссе и вскоре скрылся за поворотом.