Прошло еще несколько минут, и мое общение с девственной природой было вновь прервано на этот раз появлением из леса Эдгертона, который, подойдя к почтовому ящику и тоже озираясь, быстро открыл крышку, достал конверт Фредди я перочинным ножиком примялся ого вскрывать.
Я вышел из укрытия.
— Эдгертон, чем это вы занимаетесь?
От неожиданности он выронил конверт, приготовился было сбежать, но, узнав меня, остался на месте.
— А это вы, сэр.
Я поднял конверт.
— Объясните свое поведение, Эдгертон.
— Дело в том, сэр… — Он облизал губы. — Я предположил, что мистер Мередит и есть тот человек, который посылает вам куклы. Я хотел разоблачить его… с поличным. Если можно так выразиться. Доказать, так сказать, что он письменно переписывается с этой колдуньей и поручает ей посылать вам зловещие символы.
Я осмотрел конверт. Он был адресован сержанту Пуше.
— Неужели вы подозреваете, что Пуше — сообщник Фредди по колдовству?
Эдгертон сконфузился и пробормотал в свое оправдание:
— Мне приходилось слышать, что за маской цивилизованности нередко может скрываться существо, живущее по законам джунглей. Или что-то в этом роде. Я не понимаю, почему нельзя подозревать полицейского?
Поскольку конверт уже вскрыли, я вынул из него тонкий листок бумаги. На нем было напечатано без подписи следующее: «Удалить пулю из трупа — это еще не значит установить причину смерти. Почему бы не сделать полное вскрытие тела?».
Эдгертон прочел текст, глядя через мое плечо, и спросил:
— Что имеет в виду мистер Мередит?
Я молча вложил листок в конверт и опустил его во внутренний карман пиджака.
— Вы не собираетесь отправить это по адресу, сэр? — воскликнул Эдгертон.
— Нет.
Сержант Пуше вновь допрашивал нас в этот день и на следующий. Несомненно, он подозревал, что Орвилл был убит, но доказательств ему явно недоставало.
Во время другой вечерней прогулки я случайно встретился с Амантой. Мы вместе направились к особняку, и после нескольких ничего не значащих фраз я неожиданно для себя спросил ее:
— Правда, что вы провели какое-то время в тюрьме?
Это, разумеется, был неуместный вопрос, что иногда типично, к сожалению, для моего поведения, и, задав его, я подумал, что она не удостоит меня ответом. Но ошибся.
Она некоторое время наблюдала, как играет ветер комами ив, а затем сказала:
— Да, это правда. Я призналась, что убила своего мужа.
— Почему?
— Из-за его денег, конечно. — Она холодно посмотрела на меня.
Я улыбнулся.
— Вы меня не поняли. Меня не особенно интересует, почему вы убили. Я хотел спросить, почему вы признались? Мне кажется, вы вполне способны подготовить и осуществить «безупречное» убийство. Думаю, что у вас хватило бы ума все сделать так, чтобы вас не арестовали, по крайней мере, не разоблачили.
— Становится довольно прохладно, — заметила она, подняв воротник пальто и давая понять, что разговор ей неприятен. Однако это меня не остановило.
— Чтобы удовлетворить мою излишне навязчивую любознательность, ответьте: вы действительно отравили вашего мужа?
— По-моему, я довольно ясно вам сказала: я призналась в убийстве.
— Уважаемая, Аманта, не уходите от ответа. Да, вы признались в убийстве. Мне просто интересно узнать, соответствует ли истине это признание?
Она молчала, пока мы не подошли к входной двери.
— Если я вам скажу, что я не давала яд моему мужу, вы спокойнее будете выпивать ваш традиционный стакан апельсинового сока?
— Речь идет о более важном.
— Я провела четырнадцать лучших лет моей жизни в тюрьме. — Слезы увлажнили ее глаза. — Не кажется ли вам, что теперь жизнь дает мне право на убийство? Или на две убийства? Или на три? — Тут она улыбнулась, обнажив в темноте безукоризненные зубы. — И я достаточно умна, чтобы не наделать ошибок, не так ли?
На следующее утро, когда я поднимался после завтрака из-за стола, я поморщился.
— В чем дело, сэр? — участливо спросил Эдгертон.
— Я почувствовал странную боль в пателле.
Дворецкий поставил посуду на поднос.
— Могу я вам помочь, сэр?
— Нет. Возможно, нет ничего особенного. — Я зажег сигару. — Думается, мне лучше прогуляться по саду.
Я спустился вниз, но, вместо того, чтобы направиться в сад завернул в библиотеку. Там никого не было. Я выбрал угол потемнее, уселся в кресло и стал ждать.
Через пять минут в комнату вошел Эдгертон и направился к стеллажу, где хранились словари. Торопливо он стал листать толстый том.
— Пателла, — сказал я и повторил по буквам. — П-а-т-е-л-л-а.
Эдгертон замер
Я встал и подошел к нему.
— Пателла означает коленная чашечка И поскольку мы уточнили о чем идет речь, я могу лишь добавить, что она у меня ничуть не болит и раньше не болела.
Улыбаясь, я обнажил слегка зубы.
— Эдгертон, неожиданно меня осенило, что я получал проколотые куклы после определенного факта. Стояло мне пожаловаться на головную боль… и, о чудо! — через десять минут я нахожу привязанную к ручке двери куклу, у которой в голову воткнута иголка.
Глаза Эдгертона бегали по сторонам и упорно избегали моего взгляда.
— Размышляя над подобным совпадением после получения очередной куклы, я вначале пришел к выводу, что в моей комнате спрятан микрофон. Ибо стоило мне вслух выразить какое-нибудь недомогание; как тут же кто-то, как мне казалось, сидящий около подслушивающего устройства, срывался с места, чтобы проколоть куклу и подбросить ее мне. Но теперь я убедился, что никакого микрофона не было. Историю с куклами затеяли вы, Эдгертон.
— Да, сэр. Это я. — Он опустил голову на грудь.
— И это вы направили письмо с деньгами колдунье?
— Боюсь, что вы правы, сэр.
— Эдгертон, что вы можете сказать в свое оправдание? — твердо потребовал я.
— Сэр, я боялся за вашу жизнь. — Дворецкий, наконец, нашел в себе силы взглянуть мне в глаза. — Неужели вы не убедились, что с нами в доме находятся женщина-убийца и возможно еще один убийца?
— Продолжайте.
— Сэр, вы сами признались, что не нуждаетесь в этом наследстве. — Тут Эдгертон сделал отчаянный жест рукой. — И тем не менее вы неразумно, очень неразумно настаиваете на том, чтобы жить здесь. Я убежден, что кто-нибудь вас убьет задолго до окончания года. — Дворецкий вздохнул. — Но я понял, что невозможно заставить вас переехать в безопасное место одними разговорами. Поэтому я прибегнул к помощи колдовства, чтобы добиться моей цели.
— Колдовство на меня не действует.
— Я только что убедился в этом, сэр. Но я так надеялся на сверхестественное.
Эдгертон выглядел крайне жалким и подавленным, поэтому я решил несколько смягчить тон.
— Ну, что же, ваши мотивы заслуживают снисхождения, и поэтому с игрой в колдовство покончим раз и навсегда. Вы, надеюсь, поняли меня, Эдгертон?
— Но ваша жизнь в опасности, сэр!
— Я вполне способен постоять за себя.
Лицо дворецкого озарила внезапно пришедшая ему на ум мысль.
— Сэр, мне только что подумалось, что вы в этой ситуации вполне можете оказаться убийцей.
— Эдгертон!
Но эта идея уже захватила его.
— Если это так, вы полностью положитесь на меня. Я никогда не выдам вашего секрета и, наконец, обрету душевный покой. Ибо, если убийца вы, вы ведь не убьете самого себя, и мне не о чем больше беспокоиться. Вы действительно застрелили мистера Кроуфорда, сэр?
— Эдгертон, довольно!
Вечером того же дня я обнаружил Аманту одну в гостиной. Я уселся рядом с ней в кресло с раскрытой книгой, но почти тут же отложил ее в сторону.
— Аманта, — сказал я тихо, — я знаю, что вы были а комнате Орвилла незадолго до того, как его застрелили.