- У вас нет во мне никакой нужды, - тотчас сказала она, оглядев меня взором, который словно бы видел меня насквозь. Как я узнал впоследствии, у ее дочери было то же обыкновение. Думаю, именно это и заставляло людей бояться их и считать их дерзкими. - Зачем вы здесь?
- Это мистер Вуд, матушка, - сказала Сара, вернувшись из соседней комнатушки. - Он, по его словам, историк и поэтому хотел бы спросить тебя кое о чем.
- И какие же недомогания у историков? - без особого интереса осведомилась та. - Утрата памяти? Судороги в правой руке?
Я улыбнулся.
- И то, и другое. Но ко мне, должен с удовольствием заметить, это не относится. Нет, я пишу историю осады, а раз вы были здесь в это время...
- Равно как и тысячи других людей. И вы со всеми собираетесь переговорить? Странный, однако, способ писать историю.
- Я взял за образец Фукидида, - важно начал я.
- А он умер, не успев закончить, - перебила она и так меня этим поразила, что я едва не упал с табурета. Не говоря уже о находчивом ответе, она, очевидно, не только слышала об этом величайшем из историков, но даже знала кое-что о нем самом. Я поглядел на нее с любопытством, но как будто не сумел скрыть своего изумления.
- Мой муж большой книгочей, сударь, и любит читать мне по вечерам или слушать, как я ему читаю.
- Он здесь?
- Нет, он еще в армии. Думается, сейчас он в Лондоне.
Разумеется, я был разочарован, но преисполнился решимости получить как можно больше от жены, пока не вернется сам Бланди.
- Ваш муж, - начал я, - сыграл кое-какую роль в истории города...
- Он пытался побороть здесь несправедливость.
- Вот именно. Но трудность в том, что все, с кем бы я ни говорил, очень разное рассказывают о том, что твой муж сказал или сделал. Вот о чем я хотел бы тебя спросить.
- И вы поверите тому, что я вам скажу?
- Я сопоставлю твои слова со словами других. И так родится истина. Я в этом убежден.
- В таком случае вы глупый молодой человек, мистер Вуд.
- Я так не думаю, - холодно возразил я.
- Какого вы вероисповедания, сударь? На чьей вы стороне?
- В религии я историк. И в политике историк тоже.
- Слишком уж скользкий - старухе вроде меня и не ухватиться, - сказала она с легкой насмешкой. - Вы верны Протектору?
- Я принес присягу правительству, находящемуся у власти.
- А в какую церковь вы ходите?
- В разные. Я посещаю службы во многих местах. Сейчас я хожу в церковь на улице Мертон, так как мой дом в ее приходе. Должен вам сказать, пока вы вновь не обвинили меня в увертках, сам я отношу себя к епископальной церкви.
Склонив голову, она задумалась над моими словами, глаза ее закрылись, словно она уснула. Я испугался, что она откажет мне из страха, что я извращу ее рассказ. Разумеется, у нее не было причин думать, будто я так или иначе смогу одобрить человека, подобного ее мужу; я уже достаточно знал о нем, чтобы быть уверенным в обратном. Но мне больше нечем было убедить ее в искренности моих намерений. По счастью, я не был столь глуп, чтобы предложить ей деньги, ибо это обернулось бы против меня, сколь бы сильно она в них ни нуждалась. Должен сказать, ни разу ни в ней, ни в ее дочери я не замечал той алчности, которую другие, по их утверждениям, различали столь явно, хотя жалкое положение обеих Бланди было бы тому вполне достаточной причиной.
- Сара, - подняв голову, позвала старуха несколько минут спустя. - Что ты думаешь об этом нескладном молодом человеке? Кто он? Шпион? Глупец? Мошенник или подлец? Он пришел воскресить прошлое, чтобы терзать нас?
- Возможно, он тот, за кого себя выдает, матушка. Думаю, ты можешь рассказать ему. Господь знает, что тогда произошло, и даже историк из университета не может скрыть истину от Него.
- Ловко, дитя; жаль, что наш гость сам до такого не додумался. Ладно. Мы встретимся снова. Но вскоре ко мне придет один человек, он потерял закладные на свой дом, и мне надо угадать их местонахождение. Вам придется прийти в другой раз. Завтра, если пожелаете.
Поблагодарив ее за доброту, я пообещал непременно прийти на следующий день. Я понимал, что обращаюсь к ней с ненужным почтением, но что-то побудило меня поступить так: ее характер требовал обходительности, хотя ее звание не позволяло ожидать подобного. Я уже неспешно пробирался через мусор и лужи в проулке, когда меня остановил раздавшийся у меня за спиной свист, и, обернувшись, я увидел, что меня догоняет Сара.
- На словечко, мистер Вуд.
- Пожалуйста, - ответил я. Сама мысль о дальнейшей беседе с девушкой доставила мне немалое удовольствие. - Ты не против харчевни?
Осведомиться об этом в те дни было вполне обычно: многие из сектантов яростно бичевали обычай посещать питейные заведения. Лучше было пораньше узнать, с кем имеешь дело, чтобы не вызвать бурю оскорблений.
- Нет, - отозвалась она. - Харчевни мне по душе.
Я повел бы ее в "Королевскую лилию", которая принадлежала моей семье и поэтому я мог пить там за меньшую плату, но побоялся бросить тень на свое имя, а потому мы пошли в другое место - им оказался приземистый кабак, немногим лучший лачуги самой Сары. Когда мы вошли, я заметил, что к ней здесь обратились недружелюбно. Скажу больше, мне показалось, что не будь здесь меня, не миновать резкой перепалки. Но я там был. Не женщина за стойкой, налив нам две полные кружки, ограничилась глумливой ухмылкой. Слова были учтивы, а чувства, за ними скрывавшиеся, совсем наоборот, хотя я и не смог понять почему. Невзирая на то, что я не совершил ничего постыдного, я почувствовал, как заливаюсь краской. Девушка, увы, это заметила и не преминула указать мне на мое стеснение.
- Ни в коей мере, - поспешил возразить я.
- Полноте. Со мной случалось и хуже.
У нее даже хватило деликатности, чтобы первой пройти в самый темный уголок кабака, где никто бы нас не увидел. Я был благодарен ей за предупредительность и потому проникся к ней некоторым расположением.
- А теперь, господин историк, - обратилась ко мне девушка, отпив добрый глоток из своей кружки, - будьте со мной откровенны. Вы желаете нам добра? Я ведь не позволю чинить нам новые беды. Моя мать достаточно натерпелась. Она устала и только в последние годы обрела покой, и я не хочу, чтобы кто-то его нарушил.