– Он и есть труп.
– Как же вы можете попросить разрешения у трупа?
– О, он еще жив, – беззаботно ответил Лоуэр – Во всяком случае, пока.
– Он болен?
– Боже мой, нет. Так и пышет здоровьем. Но его скоро повесят. После того, как признают виновным. Он напал на джентльмена и сильно его ранил. Очень простое дело: его схватили с ножом в руке. Придете посмотреть повешение? Признаюсь, я приду: не так уж часто вешают студентов, увы. Почти все они становятся священниками и получают приходы пожизненно… Право, тут где-то прячется каламбур, если правильно построить фразы.
Я начал понимать точку зрения Бойля, но Лоуэр, когда думал о своих исследованиях, совершенно не замечал неодобрения и принялся объяснять, как трудно теперь получить свежий труп. Что ни говори, а у гражданской войны была эта светлая сторона. А уж когда в Оксфорде квартировала армия короля, трупы шли по пенсу за пару. Никогда еще у анатомов не случалось такого изобилия материала. Я удержался и не напомнил ему, что он был слишком молод, чтобы помнить те времена.
– Беда в том, что чаще люди умирают потому, что страдали той или иной болезнью.
– Только если их лечил не тот врач, – сказал я, решив показать себя не меньшим остроумцем, чем он.
– Да-да. Но это весьма неудобно Мы лишь тогда получаем возможность узнать, как выглядит истинно здоровый человек, когда его умертвили каким-то относительно чистым способом. И наиболее постоянно таких поставляют виселицы. Но это еще одна из привилегий университета.
– Простите? – сказал я в некотором удивлении.
– Таков закон, – продолжал он. – Университет имеет право на труп любого повешенного в пределах двадцати миль. К тому же нынешние суды очень попустительствуют преступникам. Многие интереснейшие образчики отделываются поркой, а вешают за год не больше дюжины. И боюсь, они не всегда наилучшим образом используют полученные трупы. Наш профессор-региус[12] не годится и в плотники. В последний раз… ну, не будем об этом, – сказал он, содрогнувшись.
Мы подошли к замку, огромному мрачному зданию. Замок этот, казалось, вряд ли мог оборонить город от нападения или дать приют горожанам. Собственно, на памяти всех живущих он никогда не служил этим целям; а теперь в нем помещалась тюрьма графства, где те, кто ожидал суда, содержались до него – а также и после в ожидании казни. Это было грязное убогое место, и я с отвращением поглядывал по сторонам, когда Лоуэр постучал в дверь домика у речки в тени башни.
Увидеть труп оказалось на удивление легко. Лоуэр просто дал тюремщику пенни, и колченогий старик – солдат, сражавшийся за короля и награжденный этой должностью за свою службу, – побрякивая ключами на поясе, повел нас внутрь. Если снаружи замок был мрачным, то внутри он оказался еще мрачнее, хотя и не для привилегированных его обитателей. Бедняки, разумеется, размещались в наихудших темницах и были вынуждены есть пищу, которой едва хватало, чтобы душа держалась в теле. Однако, как указал Лоуэр, в любом случае у некоторых душу вскорости насильно отделят от тела, так к чему было их баловать?
Но узники почище могли снять более здоровое помещение, посылать за едой в харчевню и сверх того отдавать свое белье в стирку, когда требовалось. И даже принимать посетителей, если те – вот как Лоуэр – соглашались щедро заплатить за это право.
– Вот и пришли, господа хорошие, – сказал тюремщик, открывая тяжелую дверь, за которой, как я понял, находилось помещение для не особо важных персон.
Человек, которого Лоуэр надеялся разрезать на кусочки, сидел на узкой кровати. Когда мы вошли, он поднял голову – довольно угрюмо, – но затем с любопытством прищурился, а когда мой друг вступил в полоску света, падавшую сквозь открытое зарешеченное окно, узник как будто его узнал.
– Доктор Лоуэр, не так ли? – сказал он мелодичным голосом. Позже Лоуэр рассказал мне, что он происходил из хорошей, только обедневшей семьи, его грехопадение явилось некоторой неожиданностью, но его происхождение не было настолько высоким, чтобы избавить его от виселицы. И назначенный день приближался. Англичане не затягивают срок между приговором и его исполнением, так что осужденного в понедельник часто вешают на следующее же утро, если ему не улыбнется удача. Джек Престкотт мог почитать себя счастливцем, что его арестовали за несколько недель до прибытия судьи, совершающего объезд, которому предстояло слушать его дело; и таким образом он получил время, чтобы очистить свою душу; Лоуэр объяснил мне, что ни об оправдании, ни о помиловании и речи быть не может.
– Мистер Престкотт, – весело сказал Лоуэр, – надеюсь, я застаю вас в добром здравии?
Престкотт кивнул и ответил, что он здоров настолько, насколько можно ожидать.
– Я не стану ходить вокруг да около, – начал Лоуэр. – Я пришел, чтобы попросить вас кое о чем.
Престкотт словно бы удивился, что человека в его положении могут о чем-то просить, но кивнул, приглашая Лоуэра высказать свою просьбу. Он отложил книгу, которую читал, и приготовился слушать.
– Вы – молодой человек, приобретший немалые знания, и я слышал, что ваш наставник отзывался о вас очень лестно, – сказал Лоуэр. – И вы совершили гнуснейшее преступление.
– Если вы нашли бы способ спасти меня от петли, я бы согласился с вами, – невозмутимо ответил Престкотт. – Но, боюсь, вас привело сюда что-то другое. Однако, прошу вас, продолжайте, доктор, я вас перебил.
– Уповаю, вы размышляли о своем грешном поведении и признали справедливость расплаты, ожидающей вас в назначенный срок, – продолжал Лоуэр, как мне показалось, весьма высокопарно. Полагаю, попытка найти правильный тон породила некоторую дисгармонию.
– О да, – ответил юноша с подобающей серьезностью. – Каждый день я молюсь Всемогущему о прощении, не забывая, что не заслуживаю такой милости.
– Чудесно! – воскликнул Лоуэр. – Так если я укажу вам, как вы могли бы неоценимо содействовать улучшению жребия всего рода людского и совершить нечто благое, дабы искупить ужасные деяния, с которыми ваше имя останется навеки связанным, вас это может заинтересовать? Хм-м?..
Юноша опасливо кивнул и осведомился, каким образом содействовать.
Лоуэр объяснил, как закон распоряжается телами преступников.
– Ну а вам следует знать, – продолжал он, не замечая, что Престкотт слегка побледнел, – что профессор-региус и его помощники – неуклюжие мясники. Они будут рубить, и пилить, и резать, и превратят вас в изуродованный обрубок, и никому это ни капли знания не прибавит. Из вас лишь сотворят потеху для всякого прыщавого студентика, который вздумает прийти и поглазеть. Да только таких отыщется немного. Тогда как я… и мой друг здесь, синьор да Кола из Венеции, – ведем изыскания самого тонкого свойства. И к тому времени, когда мы завершим свой труд, мы будем знать неизмеримо больше о том, как человеческое тело отправляет свои действия. И не будет ничего лишнего, заверяю вас, – продолжал он, помахивая пальцами в воздухе в подкрепление своих слов. – Видите ли, беда с профессором та, что, стоит ему сделать перерыв, чтобы пообедать, как он обо всем забывает. Он много пьет, видите ли, – добавил Лоуэр доверительно – А то, что остается, выбрасывается или пожирается крысами в подвале. Тогда как я заспиртую вас…
– Простите? – слабым голосом сказал Престкотт.
– Заспиртую вас, – с восторгом повторил Лоуэр – Это новейший способ. Если мы вас расчленим и опустим в чан со спиртом, вы сохранитесь намного дольше. Спирт несравненно лучше коньяка. И когда у нас будет время заняться анатомированием, мы вас просто выуживаем и беремся за дело. Замечательно, а? Ничто напрасно не пропадет, заверяю вас. И нужно всего лишь письмо от вас с изъявлением вашей последней воли, чтобы мы получили дозволение анатомировать вас после того, как вы примете свою справедливую кару.
В убеждении, что ни один разумный человек не откажется исполнить его просьбу, Лоуэр прислонился к стене и улыбнулся от предвкушения.
– Нет, – сказал Престкотт.
– Прошу прощения?
– Я сказал «нет». И только «нет».
– Но я же объяснил вам, анатомируют вас так или иначе. Неужели вы не хотите, чтобы это было сделано по всем правилам?
12
Профессор, возглавлявший кафедру, учрежденную в Оксфорде или Кембридже тем или иным королем.