По ходу обнаружилась еще одна интересная деталь: с реки не видать, но лагерь опоясывал высоченный частокол с широкими воротами. Хотя для верности следовало сказать: "опоясывал бы". Будь он достроен. Толстым строевого леса столбам с заостренными верхушками позавидовал бы какой-нибудь форт, если бы не одна деталь. Частокол тянулся в обе стороны от ворот на несколько метров и заканчивался ничем. Дальше через равные промежутки шли тычки, обложенные булыжниками, всем своим видом заявляя: забору быть! Праник прикинул, что такого количества бревен с лихвой хватило бы на добротную избу. Или даже на две. А для полного обеспечения проекта пиломатериалами пришлось извести на корню лес в радиусе метров ста. Над воротами на двускатной крыше красовалось не без труда и таланта вырезанное солнце посреди густой росписи языческой символикой. В любом случае, ворота с участком частокола представляли собой наиболее знаменательное и монументальное сооружение в лагере.
Едва завидев чужаков, местные подняли гвалт, замахали руками, забегали. В итоге окружили со всех сторон, угрожающе выставив оружие. Кто-то держал охотничье ружье, кто-то лук с натянутой тетивой, кто-то и вовсе топор или кол. Аборигены смотрели враждебно, но без ненависти. Скорее, в глазах их читался страх. Мужчин и женщин поровну, все примерно одного возраста, лет тридцати-сорока, едва ли старше. Все, включая детей, увешаны фенечками, амулетами, побрякушками, в волосы вплетены разноцветные полоски, перышки, цветы и Перун знает что еще. Многие носили на голове обручи, типа, древние славяне. В общем, фрики на вольном выпасе.
Пауза затянулась, требовалось что-то сказать. Праник и брякнул первое, что пришло на ум:
- Азъ есьм... Житие мое...
Несколько секунд присутствующие недоуменно хлопали ресницами, а потом грохнули взрывом хохота. Обстановка разом потеплела, тетива ослабла, ружья глянули в землю.
- Это не бандиты, - вперед выступила высокая стройная женщина. - Вы же не бандиты?
- Не, - Праник качнул головой, - не бандиты.
Гостей усадили к костру, на огонь отправилось черное видавшее виды ведро, в которое густо полетели пучки трав.
- Чай будем пить, - обнадежила женщина.
Звали женщину вполне себе нормально: Милой. Не Милославой, не Радомирой и не Кленой, как можно было предположить относительно окружающего антуража. Имени своему она вполне соответствовала: личиком симпатичная, голос - низкий приятный. При всем при прочем впечатление кисейной барышни Мила не производила. Сможет, поди, и землянку вырыть, и шкуру с зайца снять, и ножиком с берестяной рукояткой, что висит на поясе, воспользуется, если нужда встанет. В общем, Праник бы с такой в разведку сходил.
Мужчины с уважением косились на автомат, женщины - на Праника. Постепенно завязался разговор.
Они пришли сюда давно, едва отполыхали зарева пожарищ. Пришли строить новый мир - прежний рухнул. Компания чокнутых ролевиков. Забрались в лес поглуше и основали "городище". Решив жить сообща, помогать друг другу, растить детей. Ну и, как в анекдоте: поначалу было трудно, потом стало немного тяжелее. Некоторые ушли, не выдержали. Но, как ни странно, община выжила. Несмотря на скудный рацион, холодные зимы и скуку, местами переходящую в смертную тоску. Видеть одни и те же лица на протяжении долгих лет - то еще испытание. Растили чахлый огородик, собирали и ловили все, что можно зажарить, сварить или сожрать сырым. Грызунов кушали, лягушек, змей, ежиков, жуков в личинках и вставших на крыло, певчих и не очень птиц, мелкую рыбешку. Время от времени удавалось разжиться и дичинкой. Из не же тачали одежду взамен старой, разлезающейся в лоскуты. Кому шкурок не досталось, конструировали наряды из капроновой мешковины и содранного, когда бы не с автомобильных сидений, "кожзама".
Цин огородик осмотрел скептически. После достижений фекального хозяйства жидкие картофельные побеги и нитевидная редька казались пародией на растениеводство. Праник и сам пребывал в странных чувствах. Вот, судя по речам, люди вокруг умные и из себя культурные. Изъясняться стараются манерно, песни поют, украшательствами быта занимаются. В костер не плюют, воздух громко не портят. С этим, с внутренним миром, значит. С богатым. Но как-то все у них... Через домик бурундука...
Взять хотя бы те фенечки из бересты и лыка плетеные. Это сколько ж труда и времени надо потратить! Бусики наборные из просверленных, мать его, разноцветных камушков в шестнадцать рядов. Дудочки-свистульки. Браслетики на запястьях, предплечьях, на щиколотках, на Слава Зайцев знает, чем еще. Расписной фаллос на берегу, забор этот из строевых сосен, на кой он?.. Ладно бы заняться нечем, так живут же в сырых землянках покосившихся, жрать нечего, одежки нормальной нет: дети с голыми руками-ногами ходят, сами грязные оборванные. И зима на носу...
Совместное употребление горькой жидкости из ведра прервал вышедший из лесу человек. Светловолосый парень с карабином. Вероятно, тот самый часовой, что бродил вокруг лагеря.
- Наш вождь, - представила Мила, - Ярик. - И торопливо поправилась. - То есть, Ярослав...
Вон у них как! Вождь, значит, окисляется на посту, а смерды чаи гоняют...
Ярослав, то есть Ярик, с серьезным видом прокашлялся, то ли раздумывая, что сказать, то ли просто привлекая к себе внимание. Мила что-то зашептала ему в ухо, украдкой кивая на пришлую троицу. Ярик снова покашлял и заговорил, обращаясь вроде бы ко всем, но взглядом определив Праника, как альфа-самца.
- Добрым гостям здесь рады всегда! Добро пожаловать в славный град Солнцедар!
Праник изо всех сил старался соответствовать моменту и сохранять серьезное лицо. Надо же, территория внутри забора именовалась в честь знаменитого некогда портвейна.