– Следуй за мной! – время от времени долетал спереди голос, то густой, то тонкий, искаженный, переломанный, невнятный, и Бергвид скорее угадывал, скорее верил, что это голос Дагейды, чем узнавал его.
Лишь изредка в смутной мгле впереди мелькало какое-то светлое, голубоватое, слегка мерцающее пятно. Оно подпрыгивало и перемещалось скачками, как ведьма, едущая верхом на волке, и Бергвид знал, что она там, впереди, его странная покровительница.
– Следуй за мной! – звал голос тумана, и Бергвид шел за ним.
Вигмар давно уже оставил седло и шел пешком, ведя за собой коня, а в другой руке держа перед собой Поющее Жало, как факел, освещающий путь. Пряди тумана, как бесконечно длинные седые волосы, вились вдоль острия, пытались его опутать, но падали вниз, разрезанные чудесным лезвием. Тут же их место занимали новые. Постоянно трубил рог, но и звук его путался в тумане и глохнул; Вигмар то и дело окликал идущих позади, и они отвечали ему, но знакомые голоса раздавались то сзади, то в стороне, то спереди. Он сам уже не знал, где он; ногами он не чувствовал уклона горы, как раньше, значит, они уже шли по долине; но ни гор, ни долин не было в этом сизовато-сером, мглистом море, волнуемом ветром ворожбы. Он хотел повторить заклинание, призвать на помощь светлую мощь Одиновых рун, но не мог собраться с мыслями. Взгляд беспомощно блуждал в полупрозрачной густой мгле, мысли рвались, как негодная пряжа.
И каждая частичка тумана пела особым, чуть слышным, диким голоском, от этого пения кружилась голова. Давно уже люди ничего не видели, но теперь даже осознавать себя стало трудно. Никто не помнил, как они попали сюда и куда идут. Вигмар понимал, как опасно брести вот так вслепую, он хотел остановить войско, переждать на месте, но не мог: пение тумана завораживало и вело, вело вперед, как на веревке. Причудливые, бессмысленные созвучия отражались сами от себя, без конца повторялись, наполняя голову раздражающей зыбью. Хотелось сесть на землю и закрыть голову руками; волны тумана качали, баюкали, казалось, что вот-вот ноги подогнутся и ты упадешь. И тогда все эти плети и петли обовьют тебя и задушат… И только сизые звездочки, как глаза самого колдовства, парили вокруг, впереди, сзади и сверху, мелькали, дрожали, мучили гаснущий взгляд.
А таинственный голос тумана все шептал, все ворожил и томил, он раздавался уже и снаружи, и внутри, и смеялся, и ликовал удаче своего нечистого дела, и его бессмысленный шепот оковывал крепче железных цепей:
– Замри… Умри… умри… мри… мри… ри… – шептал голос, уходя все дальше и дальше.
Звук его как будто сам себя стягивал в узелок, и чем крепче он стягивался, тем большая тяжесть наваливалась на людей. Идти еще куда-то было невозможно, не получалось даже двинуться. Голубовато-сизый свет ушел, колдовские звезды погасли. Мир исчез, украденный ведьминой ворожбой, осталась только смутно ощутимая земля под ногами и непроницаемая, огромная, всю вселенную залившая тьма.
Наконечник Поющего Жала упрямо светился чистым золотым светом, но, видимый сам, разогнать тьмы не мог. Утомленные, замороченные люди не откликались, и Вигмар лишь смутно ощущал, что позади и вокруг него находится много живых, но почти потерявших сознание людей. Он сел на землю и положил копье рядом с собой. Оставалось только ждать утра.
Бергвид едва сидел в седле: невероятная тяжесть давила на плечи, голова клонилась, веки слипались. Спасительная ворожба Дагейды на него самого и его людей действовала точно так же, как и на преследователей. Казалось, он целую вечность едет через море тумана, как по морскому дну, и бесчисленные мелкие капельки, голубовато-сизые болотные огоньки, что парили везде вокруг, сильно увеличивали это сходство. Казалось невероятным, что он еще может здесь дышать, и оттого думалось – он и не дышит, он умер, он едет через подземелье Хель, и вот-вот впереди покажется мост, а на нем безобразная великанша с вопросом: кто ты, каков твой род? Но и на это он не смог бы ответить. Сейчас Бергвид знал о себе только одно: что он невероятно устал.