И еще было за что вспоминать Щекочихина добрым словом. Теперь Кавалеров знал, что нет ничего ужаснее, чем смотреть на труп своего ребенка – и видеть его рот, полный окровавленного крика.
Когда Бузмакин покинул наконец витрину, Альбина со вздохом облегчения подумала, что судьба ее, пожалуй, все-таки хранит. И украдкой, тая улыбку, глянула сквозь стекло, стараясь разглядеть того, чей облик на сегодняшний вечер приняла эта самая судьба: крепкого широкоплечего мужчину лет тридцати, широкобрового, темноглазого. В его лице было что-то по-восточному загадочное, но он не кавказец, это точно. Кавказцев Альбина не любила – а кто их любит, кроме правозащитников? Торчат вечно перед витриной, пялятся, похотливо лыбясь, а то движения неприличные делают, будто прямо вот сейчас приспичило им женщину, а взять ее негде, так что приходится обходиться собственными ресурсами.
Нет, это был не кавказец. Может быть, татарин? А может, просто, как почти у всех русских, столько в крови намешено, что и не определишь, от кого, какого предка достались эти сошедшиеся на переносице брови и нос с горбинкой.
Сама себе не отдавая в этом отчета, она поглядывала сквозь стекло все откровеннее.
– Альбина, как мужик-то на тебя пялится, вон, все глаза уже проглядел, бедный, ну повернись к нему! – где-то с час назад сказала Катюшка Калинина, изображавшая в отделе офисной мебели бизнесвумен, диктующую секретарше какой-то бесконечный приказ.
С чего так заколотилось вдруг сердце? Альбина мгновенно выскочила из роли усердной пишбарышни и обернулась с совершенно непристойным любопытством. Тревожным взором обшарила все обозримое пространство.
Слава богу, это не он! Не тот… Почему, интересно, Альбина с затаенным ужасом ожидала появления перед витриной ночного гостя в белом халате, она и сама не могла бы объяснить. Но отчего-то не сомневалась, что их пути еще пересекутся. Все тело, все существо ее было сегодня наполнено предчувствием чего-то недоброго, тягостным ожиданием какой-то подлости от судьбы. Не Бузмакин ли что-нибудь задумал? Не выговор ли готовит? Шеф всегда праф-ф, а кроме того, к Альбине всегда есть за что прицепиться. Или кошелек потеряет, или с тетей Галей в очередной раз повздорит… Вернее, тетя Галя – с ней… Но больше всего Альбина боялась вновь встретиться с тем человеком, услышать его вкрадчивый, настойчивый шепот.
Не было никаких причин для этого страха, незнакомец ее вряд ли разглядел там, в палате, она твердила себе это опять и опять, но страх не уходил. Так боишься неосвещенного двора со сгустками тьмы возле подъездов. Так боишься неуклонно возвращающегося кошмара. Так боишься странного ночного скрипа или шороха в квартире, где никого нет, кроме тебя. Не можешь объяснить почему, а все-таки страшно до крика!
И по сравнению с тем загадочным, слабо освещенным профилем – даже в пряди, упавшей на лоб, было нечто зловещее! – лицо парня с широкими бровями и темными глазами показалось ей удивительно симпатичным и располагающим. Альбина с некоторым трудом заставила себя вернуться к перебору клавиш компьютера, впервые пожалев, что мебель в витрине переставили – и теперь приходится сидеть к улице спиной. А с утра-то как этому радовалась, вспоминая свое сонное, осунувшееся лицо!
Катюшка понимающе кивнула и, поправив на переносице очки, которые совершенно изменяли забавное, легкомысленное выражение ее личика субретки на хищно-уверенное выражение деловой женщины, раскрыла громоздкую синюю папку и принялась диктовать Альбине. Уж и не счесть, сколько та перепечатала рецептов красоты, фантастических диет, советов по сексуальной акробатике и даже страниц из любимых Катюшкиных дамских романов! На сей раз в синюю папку была виртуозно запрятана газета, почему-то вдруг решившая в очередной раз разоблачить «феномен Кашпировского». И вот Катенька, с предельно назидательным видом, вещала совершенно идиотскую историю про девочку Таню, которая однажды решила посидеть у телевизора в то время, как всей стране давалась «установка». Но пока шел сеанс «лечебной коллективной магии», Таня впала в транс, из которого ее удалось вывести с трудом. Ей чудилось, будто она купается в море с дельфинами.
Поскольку дело происходило в приполярном Норильске, родители только подивились богатой фантазии дочери. Однако им предстояло удивиться еще больше, когда в дальнейшем, стоило только кому-нибудь упомянуть фамилию Кашпировского или заговорить о знаменитом телесеансе, Таня вновь впадала в транс. Приступы становились все сильнее, длились все дольше. В это время девочку корежило, бросало с дивана на пол. Даже усилия знаменитого экстрасенса Амурхана Кетоева, специально прилетевшего в Норильск, оказались напрасны.