— Привычка, — ухмыльнулся южанин.
Майзен принес три кружки грога, над которыми поднимался ароматный пар.
— За короля!
Мужчины выпили.
— Неприятности, Йем? — спросил Майзен.
— Да нет, — южанин откинулся в кресле и протянул ноги к огню. — Были бы неприятности, я б тут не сидел. Так, мелочи… как обычно.
Королевский почтальон лукавил. Но Дрейк и Майзен никак не могли его в этом уличить.
Тюрьма — это не обязательно стены. Самые надежные узилища — те, где стен нет.
Ссыльных магов на Тюремном острове стерегла вода.
Два человека, скованные тяжелой цепью с подвешенным к ней тяжеленным ядром, плавают плохо и недалеко. Два скованных подобным образом мага, разумеется, нашли бы не один способ сперва избавиться от цепи, а потом уже и с водной преградой разобраться. Скажем, уплыть, обернувшись дельфином. Или улететь, перекинувшись чайкой. Да хоть бы и парусник себе призвать! Это уже зависело бы от сил мага, его умений и личных предпочтений. Но в том-то и дело, что ссыльные маги — это не маги. Просто обычные люди, к тому же несчастные и во многом беспомощные.
Главным тюремщиком на архипелаге было отсутствие магии.
К этому невозможно привыкнуть. Тот, кто с самого детства, осознавая мир, ощутил себя магом; кто тратил все свое время и силы, совершенствуясь в магическом искусстве; кто сделался сильнейшим из сильных и возжелал большего — а маги без амбиций на каторгу обычно не попадали, — лишившись доминанты своей жизни, чувствовал себя уничтоженным. Маги затруднялись подобрать сравнение этому ужасу. Дышать без воздуха? Взлететь с подрезанными крыльями? Жить без магии — смерти подобно… а может быть, и хуже смерти. Лишь надежда все-таки выбраться с Тюремного острова давала ссыльным силы терпеть зияющую пустоту внутри. Пустоту и бессилие.
Отсутствие магии на архипелаге и вода, окружающая остров, делали избыточными строгости режима. За исключением дней смены сезонов, каторжанам позволялось свободно передвигаться по Тюремному. Свободно затаскивать чугунное ядро на скалы и свободно спускаться… прогуливаться, так сказать. Разумеется, в свободное время, то есть после выполнения хозяйственных работ. Если ссыльные благополучно ломали себе шею, свалившись с обрыва, тюремщики не огорчались.
Большинство заключенных магов редко выбиралось за стены тюрьмы. Но попадались и рьяные любители прогулок, особенно среди новичков.
— Пойдем, мальчик, я покажу тебе остров, — сказал Бенга.
Руде Хунд ощерился. За неполные сутки, проведенные со старым магом, он успел возненавидеть Бенгу так истово и жарко, как никого прежде. Последние несколько часов он мечтал только о том, чтобы оказаться с проклятым южанином наедине, вдали от надзирателей.
Хунду было очень плохо. Обморочная слабость от потери магии, которая терзала его вчера, почти прошла, но осталось ощущение, будто у него вырезали какой-то важный орган. Сердце. Или печень. Ему было так плохо, что хотелось кого-нибудь убить. При этом Бенгу ему хотелось убить целенаправленно. Сильно хотелось.
— Ты сказал «да»? — осведомился старик. — Я плохо понимаю варварские диалекты.
— Да, — прорычал Хунд.
Он представил себе, как сжимает руки на жилистой шее старика. От острой ненависти у него помутилось перед глазами.
— Отлично, — невозмутимо сказал Бенга. — Только не бросайся на меня сразу, когда мы выйдем за ворота. Иначе нас вернут в камеру и испортят все развлечение. Ты меня понял?
Северянин угрюмо кивнул.
Руде Хунд не был ни глупцом, ни безумцем, ни убийцей по натуре. Он всего лишь полагал, что в любой ситуации именно он заслуживает самого лучшего, а остальные пусть подвинутся. Так думают многие люди, и не все они попадают в тюрьму. Если бы кто-то спросил молодого мага, как он очутился в нынешнем положении, как вообще угодил на каторгу, он искренне ответил бы: «Мне не повезло». Но его никто не спрашивал. Наоборот — похоже, весь мир считал, что Хунду незаслуженно везло, а он раз за разом упускал благие возможности и встревал в неприятности. Проклятье! Тем хуже для мира. Руде Хунд еще покажет им всем! Начиная с дряхлого урода-южанина.
Здание тюрьмы вместе с сопутствующими постройками располагалось почти у подножия острова, с западной его стороны, так что с Золотого тюрьму видно не было. Верхняя часть острова носила название Столовая гора или просто Стол. Нижние ворота тюремного двора вели к бухте, куда лодки привозили новых ссыльных и провизию, и в обычное время были закрыты. От верхних ворот начинался подъем на Столовую гору, и эти ворота в полдень распахивались, а в шесть вечера закрывались.