Единственный концерт, который La bella Olympia дала в салоне вдовствующей герцогини Дианы, имел огромный успех. Прекрасная Олимпия, аккомпанировавшая себе сама, явила свое серебристое сопрано в произведениях Эмилио дель Кавальери и его учителя Якопо Пери, в сочинениях Винченцо Галилея, отца славного астронома, и других выдающихся итальянских композиторов, но подлинного триумфа, после которого ни один из слушателей не смог сдержать слез, она достигла проникновенным исполнением речитатива Ариадны из одноименной оперы Монтеверди и тем завоевала симпатии и восхищение всех дам и господ. Поскольку запрошенный ею гонорар оказался ниже, чем предполагалось, господа расчувствовались и обнаружили всю широту своей души, и сердца, и личных талантов. Владелец кожевенного производства дон Тимонелли назвал Прекрасную Олимпию первым чудом света; банкир Тремадзи, не подозревая, очевидно, что нечто подобное уже было сказано, сравнил Олимпию с солнцем, чье сияние столь ярко, что, глядя на него, можно ослепнуть; еще кто-то выразил благодарность судьбе за то, что ему довелось жить в одно время с Олимпией, божественной Сиреной, а еще один — по его суждению — увидел в ней дьяволицу, способную ввести в искушение самого Юпитера. Молодой кардинал Джованни Гамбарини, присутствовавший на концерте, подарил Олимпии последнее, что у него оставалось от богатого наследства предков, — драгоценный изумрудный перстень, редкостный не только по стоимости, но и как старинная вещь, поскольку внутреннюю сторону перстня, скрытую от чужих глаз, когда он был надет, украшали инициалы его первого владельца, коим являлся сам Цезарь Борджа. Молодой кардинал пребывал в убеждении, что Прекрасная Олимпия в соответствии со своей достойной всяческих похвал репутацией откажется принять перстень и попросит Его Преосвященство — понимай: Джованни — подарить ей какую-нибудь святыню, например, шип из тернового венца Христа или нитку из его рубища, вызвавшего потасовку меж солдатами, но, к его великому разочарованию и огорчению, прекрасная певица с удовольствием приняла перстень и, как подобает истинной даме, поблагодарила за подарок сдержанной улыбкой и незаметным очаровательным книксеном.
Наутро после концерта, когда красавица певица, видимо, только собирала свое движимое имущество и готовилась к возвращению в Рим, домой, в супружеские объятья, благоухающие табаками гаванским и кубинским, виржинским и бразильским — ведь Карло Тести не только производил и продавал трубки из глины, афродита и сепиолита, из ореха и липы, с серебряной окантовкой и без, но еще и торговал куревом и всякими приспособлениями для раскуривания, — вдовствующая герцогиня Диана пригласила в свой appartamento молодого кардинала, все еще опечаленного утратой драгоценного и лично для него невознаградимого перстня.
Отношение вдовствующей герцогини к молодому кардиналу Гамбарини было, как бы это попроще выразиться, весьма неоднозначным. Из всего своего ближнего и дальнего окружения вдовствующая герцогиня единственно в нем видела человека родом равного себе, что, разумеется, говорило в его пользу. К тому же она была и не настолько слепа, чтоб не замечать его хрупкой юношеской красоты, что тоже было для него большим плюсом; в то же время она подозревала в нем убийцу своего мужа-герцога, и это, естественно, не сулило ему ничего хорошего; Его Святейшество, в зависимости от складывавшейся ситуации, обвиняли в смерти герцога Танкреда попеременно то Джованни Гамбарини, то Петра Куканя из Кукани. В данное время убийцей герцога Танкреда официально считался Петр Кукань из Кукани, а Гамбарини, поставленный кардиналом, признавался невинным как лилия, и все же подозрение в убийстве как тень преследовало его по пятам, к вящему неудовольствию герцогини.
Молодой кардинал, явившийся в ее appartamento, нашел герцогиню оживленной, похорошевшей, исполненной новых надежд и энергии.
— Ну, как вам она показалась? — с улыбкой спросила герцогиня.
— Это было просто чудо, — ответил он. — Но еще большее чудо — видеть, как вы, драгоценная тетушка, радуетесь успеху другой женщины.
— Но это был ведь и мой успех, и успех Страмбы, который уже теперь начинает приносить плоды, — произнесла вдовствующая герцогиня и подала молодому кардиналу письмо, написанное причудливым почерком на настоящем пергаменте из кожи ягненка, которым в те времена пользовались только короли, когда составляли обращения к народу; от письма исходил резкий запах мужских духов.
— Вот, сам граф ди Монте-Кьяра обращается ко мне по поводу Прекрасной Олимпии.
— Сам граф ди Монте-Кьяра? — удивленно повторил молодой кардинал.
— Именно так, сам граф ди Монте-Кьяра, — с радостью и удовлетворением подтвердила герцогиня.
— Этот parvenu [6]? — спросил молодой кардинал.
— Не знаю, парвеню он или нет, — ответила вдовствующая герцогиня Диана, — но, если бы это оказалось правдой, я была бы счастлива, потому что лишь богатому выскочке родовое дворянство может импонировать настолько, что он закрывает глаза на наши временно стесненные обстоятельства.
Как видно, успех Прекрасной Олимпии придал вдовствующей герцогине такой заряд оптимизма, что о своей скудости она могла говорить как о чем-то преходящем.
Если La bella Olympia была в те поры самой почитаемой женщиной на всем Италийском полуострове, то граф ди Монте-Кьяра был наиболее популярный в Италии мужчина, в чем, разумеется, нет ничего особенного и удивительного, как могло бы показаться на первый взгляд, поскольку время таких титанов, как Микеланджело либо божественный Леонардо, или же мрачных фанатиков вроде Савонаролы безвозвратно кануло в Лету, а ведь о ком-то судачить нужно… Впрочем, независимо от этого граф ди Монте-Кьяра был личностью чрезвычайно любопытной и притягательной, поскольку окружил себя тайной и слыл сказочным богачом. Что до таинственности, то если о Прекрасной Олимпии было известно все, о чем стоило знать, и любознательная общественность следила за каждым ее шажком, то о графе ди Монте-Кьяра никто не знал ровным счетом ничего, — ни его настоящего имени, ибо графом да Монте-Кьяра он стал совсем недавно, около двух лет назад, после приобретения скалистого островка Монте-Кьяра, что расположен в Адриатическом море напротив устья рек Мараккья и Аузи, между которыми лежит городишко Римини; никто не знал, откуда он появился — то ли свалился с небес, то ли выбрался из глубин преисподней — и из какого народа происходит; ходили слухи, что он безмерно щедр и что, занимаясь торговлей, будто бы наводнил самым разным товаром весь свет, включая желтое Китаинство, то есть Китай и Японию, и для этого построил на своем острове порт такой огромный, что две самые большие гавани мира, Венеция и Генуя, в сравнении с этим суперпортом выглядят лодочными причалами; говорили еще, будто на самом острове он воздвиг замок, превосходящий своим великолепием роскошнейшие дворцы Рима, с крышей из меди и фасадом из белого мрамора, изукрашенным превосходными творениями лучших итальянских скульпторов.