Но не тут-то было! Когда мы употребляем словечко «тотчас» в двух разных применениях, это не может в том и в другом случае означать одно и то же. Курьер «тотчас» отправился в путь, и точно так же Петр «тотчас» отправился обратно в Стамбул, разница значений этих двух «тотчас» очевидна с первого взгляда. В первом случае, в случае курьера, речь идет о «тотчас» буквальном и безоговорочном, о «тотчас» солдатском и уставном, о «тотчас» примерно выполненного приказа: курьер сложит вещи, вскочит в седло, и — ать-два! — он уже в пути. В другом случае, в случае Петра, речь идет о «тотчас» сугубо принципиальном, не более чем о заявлении и заверении. Первое, курьерское «тотчас» означает «без промедления», «без малейшей задержки». Второе «тотчас», «тотчас» Петра, означает «без долгих и излишних проволочек». И Петр не изменил этому второму, спокойному, по-человечески понятному смыслу слова «тотчас», хотя ему удалось отбыть из Парижа лишь утром послезавтрашнего дня, после тревожных событий, только что нами изображенных. Отправиться в путь раньше он никак не смог, ибо в этом ему помешало новое неожиданное обстоятельство.
Когда парижский люд узнал о насильственной смерти кардинала Гамбарини, то в порыве радости и восторга зарезал и второго фаворита королевы-регентши, распроклятого Кончини, и спалил его обезображенное тело на мосту Понт-Неф. После того как это свершилось, мальчик-король Людовик Тринадцатый с удивительной легкостью совершил свой coup d'Etat [32] и провозгласил себя королем. Когда королева-мать, теперь уже не регентша, со всевозможными почестями и знаками внимания была препровождена и заключена в один из тех замков на Луаре, куда в наши времена туристы ездят на экскурсии, молодой правитель изъявил желание пожать руку Пьеру де Кукану и лично выразить ему свою благодарность.
Это не подлежало и не могло подлежать никакому обсуждению.
В события, которые мы наблюдаем и исследуем, тем временем вмешался, чтоб своим вмешательством основательно потрясти их железную логику, еще один обеспокоенный, фатально неотвратимый участник.
После свершения казни Петра Куканя отец Жозеф, не предполагавший, что она оказалась фиктивной, до поздней ночи читал молитвы и долго еще пел псалмы перед тем, как заснуть, но, проснувшись рано утром, после краткого сна обнаружил, что Петр Кукань — жив и здоров, а, напротив, кардинал Гамбарини уже навсегда окоченел. Тотчас — опять в том воинском, по-солдатски строгом смысле слова — отец Жозеф отправил из Парижа второго срочного курьера с заданием догнать и задержать первого, везшего послание с ложным известием о смерти Петра из Кукани, а если ему это не удастся, то в Стамбуле вручить французскому посланнику еще одно письмо, в котором отец Жозеф со всевозможными учтивыми извинениями решительно опровергал содержание своего первого письма.
У официальных историографов мы ни слова не найдем об аудиенции, данной юным королем Людовиком Тринадцатым Петру Куканю из Кукани, но поскольку один из придворных, подслушивавший за дверью, все тщательно записал в карманный блокнотик, то мы постараемся восстановить ход беседы верно и дословно. Аудиенция состоялась в пятом часу пополудни тотчас после визита делегатов от французского парламента, пришедших поздравить короля с одержанной победой. Встреча состоялась в так называемом королевском алькове, небольших покоях, встроенных в огромную и полную зеркал залу, где король и молодой герой Петр из Кукани были совершенно одни; отсюда та неформальность и — скажем прямо — детская наивность, прозвучавшая в королевских высказываниях.
Преодолев явное смущение, понятное и извинительное по недостатку опыта аудиенций, юный правитель, с боязливым почтением разглядывая перевязку, которую фельдшер Бастилии наложил на обожженную руку героя, задал вопрос:
— Господин де Кукан, вам очень было больно, когда вы засунули руку в этот противень?
И Петр, приспосабливаясь к тону короля, ответил:
— Очень и очень, Сир, но все-таки не так, чтоб невозможно было выдержать.
— Выдержать это невозможно, — ответил король. — Я дома попробовал.
— Правда, Ваше Величество? И как Вы попробовали?
— Я подержал ладонь над пламенем свечи, — ответил король. — Но тут же отдернул, так что даже волдырь не вскочил. У вас вскочили волдыри, господин де Кукан?
Петр подтвердил.
Король поколебался, а потом, залившись румянцем, выпалил:
— Господин де Кукан, я ужасно восторгаюсь вами.
— Право, не знаю, каким образом я удостоился такой чести, Ваше Величество, — ответил Петр.
— Преклоняюсь, и все, — упрямо повторил молоденький король. — Господин де Кукан, у меня теперь возникает нужда в помощниках и советниках. Разумеется, не таких, какие были у моей матери.
— Разумеется, Ваше Величество.
— Я хотел бы, чтобы вы стали моим первым советником, господин де Кукан.
— Бесконечно признателен Вам, — сказал Петр, — за почет и доверие, которое Вы мне оказываете, и тем горше удручен, что не могу исполнить желание Вашего Величества, поскольку, как Вашему Величеству наверняка известно, я — первый советник турецкого султана.
— А вы не возвращайтесь к турецкому султану и оставайтесь у меня, — сказал король.